Борис Чирков - ...Азорские острова

Впрочем, управлял и руководил я деятельностью нашего дома только лишь в воображении заведующего отделом народного образования товарища Жулдыбина, а на самом деле все шло помимо меня — бухгалтер что-то там подсчитывал, кассирша продавала билеты на спектакли нашего кружка, библиотекарша перебирала книжки в своих шкафах. Единственно, что я делал, — репетировал новые и новые роли во всех представлениях, которые мы теперь затевали одно за другим, без перерыва.

В комнате, которая именовалась кабинетом, окончив свой рабочий день, собиралась компания молодых беспокойных людей, и шли у нас нескончаемые разговоры и споры о будущем и настоящем и Нолинска, и России, и всего мира. Бывало, что и засыпали мы поздней ночью здесь же, в глубоких, мягких кожаных креслах, доставшихся по наследству от общества трезвости. Люди мы были разные и по характерам и по мечтаниям своим, но объединяла нас молодость и то, что стояли мы на пороге самостоятельной жизни.

Все хотели одного — ехать учиться. Куда? Да не все ли равно. В Москву, в Петроград. Там сейчас трудновато жить — голодно и холодно. Но зато там, именно там устанавливаются новые порядки жизни. Все, что казалось прежде незыблемым, — все менялось, переделывалось наново. Менялись вывески на учреждениях, менялись и люди, которые в них работали. Это были не те, что жили в собственных каменных домах, а новые, в поношенных солдатских шинелях, приехавшие откуда-то издалека, повидавшие войну…

Нет, нельзя было сидеть на месте. Надо было ехать, надо было готовиться жить по-иному, чем жили нолинчане до этого. Ехать в огромный, беспокойный мир, где затевались невиданные перемены человеческой жизни на земле… А в то же время робким провинциалам страшно было затеряться в этом мире, оказаться одинокими, беспомощными среди совсем чужих людей.

И мы прислушивались ко всем вестям, что доносились к нам из большого мира. Газеты ли, журналы, книги, редкие приезжие — все приносили нам новости и удивительные и увлекательные…

Вот, читаем, съехались в Петроград люди со всего света на конгресс Коминтерна. И в Таврическом дворце, на месте бывшей царской Думы, размышляют и обсуждают, как скорее и лучше помочь молодому, единственному в то время государству трудового люда. Это происходит в нашей стране, да только мы-то сидим здесь, в глуши, вместо того чтобы видеть все собственными глазами, слышать своими ушами… Надо ехать! Надо ехать и потому, что, оказывается, появились футуристы — отчаянные люди, ругают классиков, пишут совсем непонятные стихи, ходят почему-то в желтых кофтах. Вот бы встретиться с ними… А еще — художники кубисты и беспредметники устроили выставку, на которой была показана удивительная картина — белый квадрат.

— Как белый квадрат?

— А вот так! На сером полотне белый квадрат. И все!

— А зачем? А почему? А для чего?..

Все, все можно спросить, можно узнать только там — в Москве, в Петрограде. Стало быть, необходимо ехать! Вот только переждать зиму, перетерпеть лето, а осенью, к приемным экзаменам, — нельзя не ехать!

А пока — мы готовим новый спектакль. А пока мы организуем культурно-просветительный передвижной отряд.

В самом деле, какой ни есть, а Нолинск — это ведь город. У нас газеты приходят несколько раз в неделю, библиотеки, школы, Народный дом. У нас и грамотный, и бывалый народ попадается. К нам приезжают люди и из Вятки и даже, бывает, из самого Питера. И телеграммы из центра приходят. А в деревнях — один учитель и то чуть ли не на целую волость. Ребята, те бегают в училище и за три, и за пять верст. А пожилой народ из дому только до ближнего села и знает дорогу. Несправедливо же это? У одних много, у других ничего! Совсем не по тем законам, по которым теперь строится наша жизнь.

— Ну что ж, мы хоть и мало умеем, а все-таки поедем по деревням, покажем людям, что такое театр. Расскажем о том, что делается на белом свете. Агроном будет с нами — поможет хлебопашцам своими советами. Врач поучит, как уберечь себя от тифа, от других заразных болезней…

Примерно такую речь произносим мы в уездном комитете партии и получаем полное одобрение и поддержку задуманному делу.

И вот в январе, в самые крещенские морозы, из города выехал длинный обоз нашего отряда. Лектор, врач, агроном и мы, артисты любительского кружка, направились в самые дальние и самые глухие волости нашего уезда.

Нынче трудно себе и представить, как это жили люди, оторванные от всего света. Жили, не зная, что творится не только в дальнем мире, а даже и в уездном городе — верст за шестьдесят, за семьдесят от их деревни.

Бывали и такие, что, дожив до глубокой старости, так и не смогли поглядеть, что это такое — город. Дальше своего села никуда они и не отлучались.

Трудно представить этакую жизнь нынешнему человеку, когда и сам он катит за тысячи километров от родных мест, а соотечественники его запросто облетают весь земной шар за полтора часа… Почти также непонятно теперь это время, как и времена доисторические. А ведь прошло с тех пор всего-то годов шестьдесят. Все перемены жизни нашей протекли на глазах у людей моего поколения. Помним мы, хорошо помним, как по воскресеньям приходили в уездные городки, вроде Нолинска, босые деревенские парни, а за спиной висели у них сапоги, а то и валенки с галошами. Потому летом валенки, что это была часть их праздничного наряда, который берегли они заботливо. Ну, а сапоги, те переходили по наследству от отца к сыну. Самая расхожая обувь была — лапти. Нынешняя молодежь, если и видела их, так только на картинках. А было время, когда почти вся Россия ходила в них — и в стужу и в непогоду…

Люди мы неверующие. В чудеса не верим. А ведь они бывают. И самое большое — это то, что произошло с нашей страной, с нашим народом за последние шестьдесят лет. Как это от лучины и неграмотности шестая часть света перешла в век космоса! Сидим мы у телевизоров, смотрим снимки обратной стороны Луны и считаем, что это хоть и любопытно и ново, но ведь так и должно быть. И не только мы, горожане, так думаем, а и деревенские жители тоже. А скажи об этом в годы моей юности — не то что просто не поверили бы этому, а не поняли бы удовольствия нашего. Не поняли бы, что нам за дело до всего этого. А нам теперь до всего дело, что творится в нашей стране, — уборка урожая на целине, строительство БАМа, рождение в Перми новой балерины или хоккейная схватка с чехами и канадцами.

А еще на моей памяти время, когда, скажем, нашей Вятской губернии никакого дела не было до того, что делается в Вологодской или Нижегородской. Нашему Нолинскому уезду безразлично было, что тревожит или веселит соседний, Уржумский уезд. Да что уезд! Из-за последнего дома деревни Рябиновщины видна была крайняя изба деревни Чащино, а и они не знали ни забот, ни радостей друг дружки. Был каждый человек сам по себе, жил своим домом, своим двором, обособленно от своего соседа. Все думки и заботы были только о том, как прокормить семью, как сколотить себе хоть сколько-нибудь в запас на черный день. Потому что в беде или в старости не на кого было рассчитывать. Разве на скорую смерть.