Борис Чирков - ...Азорские острова

Я крепко прижимаю телефонную трубку к уху и пытаюсь подслушать — не смеется ли там кто-нибудь надо мною. Слышу какие-то приглушенные голоса и молчу. И тогда тот, с кем я говорил, продолжает свою речь как-то не очень гладко:

— В нашем городе, значит… вас… любят созданный вами образ большевика… песенку его распевают…

А! Теперь я понимаю, с кем у меня идет разговор. Не однажды ловился я на удочку этого весельчака. Ну, да на этот раз он меня не изловил.

— Так, — отвечаю я, — а иди-ка ты… Дай хоть дообедать-то!.. — Я вешаю трубку, возвращаюсь к столу и говорю жене:

— Бернес!.. Трепется!..

Через минуту телефон звонит снова и тот же голое повторяет, что рабочие Вольского завода высоко ценят мое искусство…

Я рычу в трубку: «Перестань!» — и кидаю ее на рычажки.

Телефон не унимается и снова требует к себе. На этот раз к нему подходит жена и пытается угомонить разыгравшегося шутника:

— Марк! Хватит тебе… Дай человеку поесть!

Потом долго слушает, пожимает плечами, нерешительно бормочет:

— Пожалуйста, — тихонько кладет трубку и, подходя к столу, произносит: — Похож на Марка… но странно… никак не признается… стоит на своем… В общем, сказал, что тебе будут сейчас звонить из Саратова.

И действительно, вскоре снова затрещал междугородный звонок. Уже другой голос заявил, что он говорит из Саратовского обкома партии и что на самом деле Вольск и Хвалынск выдвигают мою кандидатуру в Верховный Совет… Мало того, этот человек настоятельно просил меня сейчас же, не теряя времени, телеграфировать в Вольский райком мое согласие баллотироваться на выборах от их избирательного округа:

— Не ожидайте телеграмм от избирателей. Известите их немедленно, что вы согласны. Даю вам слово, что мы не шутим! Ручаюсь вам, что просьбы хвалынцев и вольцев вы получите часа через два, а может быть, и того раньше. Но ваше согласие они должны иметь до двенадцати часов ночи, так как это последний срок регистрации кандидатов… А чтобы у вас не оставалось никаких сомнений в серьезности нашей просьбы, вам теперь же позвонят из ЦК партии… Так, пожалуйста, шлите телеграмму!

И опять позвонил телефон, и уже из ЦК подтвердили все, что говорили мне волжане.

И теперь, наконец, уверился я, что со мной не шутят, что на самом деле в моей жизни произошло необыкновенное, удивительное событие и что я могу радоваться и гордиться этим днем.

А через неделю я ехал на предвыборное собрание.

Осенью двадцать первого года мы, нолинские парни, целой компанией поступили в Петроградский политехнический институт и принялись сокрушать гранит науки. Все мои приятели занимались этим успешно, а у меня времени на учение не хватало: передо мной открылся разнообразнейший мир современного искусства, о котором я, темный провинциал, и не подозревал — богатейшие музеи, в каждый из которых надо было ходить по многу дней, удивительные проспекты и набережные города, от которых не хотелось уходить.

А сколько разных театров! И каждый объявлял все новые и новые премьеры. А разве можно было пропускать интереснейшие лекции и беседы на самые животрепещущие темы тех дней? Подумать только, ведь в Доме литераторов можно было увидеть и услышать самых настоящих живых писателей и поэтов… А сколько оказалось неизвестных, непрочитанных, но замечательных книг! Новые течения и направления в живописи, театре, литературе, музыке, о которых мы в Нолинске и понятия не имели.

Надо было скорее ликвидировать свою неграмотность. Надо было повсюду поспеть, а рабочего времени набиралось за сутки всего каких-нибудь часов двенадцать-тринадцать. И в то же время житье у нашего брата, приезжего студента, было довольно сложное и трудное. Петроградцы, те постепенно приспособились к лишениям, а мы сразу перенеслись сюда из края более сытого, из теплых домов, где за нами приглядывали родители, и вот зажили здесь хоть и свободно, независимо, но очень уж неуютно, холодно и голодно.

Нашему нолинскому землячеству отвели громадную пустую квартиру на Гороховой улице. Господа, проживавшие в ней прежде, начисто испарились, бросив в своих семи комнатах довольно всякой богатой мебели. Мы, девять человек, разместились в двух покоях поменьше и рядом с кухней, в надежде, что здесь будет теплее зимовать. Впрочем, надежда оказалась пустой, так как дом вообще не отапливался, и уже недели через две после начала зимы густой иней прочно покрыл стены наших роскошных апартаментов. Мы ходили по неосвоенным помещениям, как по улице, только что тут не дул ветер и не падал снег.

В общем, пришлось мобилизовать все внутренние ресурсы, прибегнуть к внешним займам и на сколоченный таким образом капитал были приобретены две железные печурки, носившие ироническое название «буржуйки». Установили мы их прямо на узорчатом паркете, подложив под них по листу жести, а длинные коленчатые трубы вывели в форточки, и включились таким образом в общий строй петроградских домов, которые по вечерам дымили всеми своими окнами, как будто бы множество пароходов плыло по снежным рекам зимних улиц. Правда, наш корабль плавал не очень регулярно, так как купить топливо мы не могли — дорого, а раздобыть его иным способом можно было лишь ночью, когда спали дворники. Тогда, озираясь по сторонам, мы выходили на лесозаготовки — выковыривать из торцовой мостовой толстые деревянные шашки.

Однако горели они плохо: торцы были старые, уложенные еще до революции, насквозь пропитанные влагой и каким-то составом против гниения. И чтобы разжечь их, надобны были сухие щепки. Дело прошлое, теперь уже можно сознаться, что к концу нашего проживания мебели в барской квартире значительно поубавилось. И все-таки даже и после этих разбойничьих налетов тепла в наших печурках едва хватало на то, чтобы сварить немудрящую похлебку и вскипятить чайник, но согреть комнату было невозможно. И дружок мой, Серега Кадесников, спать ложился в том же наряде, в каком выходил на улицу, — в пальто, в валенках, а шапку-ушанку старательно завязывал под подбородком.

Кроме всего прочего, было в нашем общежитии и довольно-таки грязновато: в кухне и туалете вода в водопроводе замерзла в первые же морозные дни. Так что туалетную комнату пришлось нам учредить между барок на льду реки Фонтанки, благо до нее был всего один квартал…

И как ни занятна была сложная жизнь большого города, как ни радовались мы, что из глухого угла перебрались в Петроград, а все же месяцев через пять стал нам видеться во сне милый наш Нолинск, и потянуло нас домой, к теплу. Хоть ненадолго!