Борис Чирков - ...Азорские острова

— Скорей!.. — заорал Серега. — Скорей!.. Еще!..

Тракт круто повернул вправо, и мы влетели в улицу деревни, расположившейся по обе стороны дороги. Ни один огонек не светился в черных маленьких окнах, ни одна собака не подала голос. Но все равно, мы были рядом с жильем, тут, близко были люди. И мы вдруг ощутили свою силу, свое превосходство над зверьем. Страх ушел, а на его место явилось нестерпимое желание отомстить этим чертовым созданиям, от которых мы так стремительно удирали последние минуты нашего пути.

У второй от краю избы Сергей и я, не сговариваясь, обернулись, чтобы самим пойти в наступление на своих врагов, и вдруг увидели, что они присели на зады у первого деревенского дома. Склонив головы набок, волки с огорчением глядели на нас — на роскошный ужин, который они потеряли. Мы, сердито бормоча, прыгнули в их сторону, грозя своими палками. Звери неохотно поднялись и не спеша исчезли за поворотом дороги.

— Не вернутся, — сказал Сергей. И мы пошли своим путем, даже и не подумав постучать в окошко какой-нибудь избы, чтобы попроситься на ночлег.

Уже деревня осталась позади, а мы, вдохновленные своей моральной победой, бодро шагали вперед и вперед. Стыдясь поражения, волки больше не показывались. Никто нас не тревожил, шли мы спокойно, но, верно, начала уже сказываться усталость от долгого пути. По крайней мере часов двенадцать мы мерили версту за верстой, непривычные к такому способу передвижения. Я помаленьку начал сбавлять темп нашего марша, и Сергею приходилось останавливаться, чтобы далеко не отрываться от меня. Поджидая, он всякий раз сдвигал на затылок шапку, закрывавшую уши.

— Едут!..

Через минуту и я услышал дальний скрип саней.

— Может, подвезет? — обрадовался я. — Только денег-то нет… Платить нечем…

— Дадим соли. Еще дороже денег.

— Да, конечно! — с готовностью поддержал я, так как давно уже чувствовал, что ноги у меня оттопаны до колен.

Сани поскрипывали все ближе и ближе, и все милее и милее казалась нам их песенка. Мы встали по обе стороны пути и ждали, обернувшись к подъезжавшей подводе. Мохнатая от инея лошадка без натуги выкатила на пригорок розвальни. Мужик в черном тулупе, резко натянув вожжи, придержал коня. Вытянув шею из большого воротника, обвязанного платком, он натужно закричал:

— Ну, чего вам?.. Чего?..

— Подсади!

— Подвези малость!

— А-а-а!.. — завопил вдруг мужик, изо всех сил стегнул коня и, яростно размахивая кнутом, промчался мимо нас.

— Стой!.. — отчаянно заорали мы ему вслед.

— Стой, говорят тебе…

Подвода уносилась все дальше, а ямщик, нахлестывая коня, кричал что-то в нашу сторону и грозился кнутом.

— Это что же такое? — в растерянности бормотал я. — Что с ним?

Сережка спокойно обернулся ко мне и, усмехнувшись, ответил:

— А что ему было делать? Два парня караулят его на обочине, у каждого кол в руках. Ночь. Пустой тракт… Пришибут, а лошадь заберут. Напугался человек!

— А нам-то как быть? Боязно колья-то бросать — вдруг опять волки.

— Зачем бросать. Услышим, что едут, тогда и кинем…

Мы опять зашагали, но теперь не столько глядели вперед, сколько прислушивались к тому, что могло появиться сзади. И не напрасно. Пройдя версты две, Сережка скомандовал: «Стой!»

За спинами у нас снова заскрипели сани. Дубинки сейчас же полетели в сторону. Мы сошли с колеи и, чуть не по колена увязнув в снегу, ждали.

— Эй, дед, подвези! Устали шибко, — крикнул Сергей седому старику, сидевшему на сене, поджав под себя ноги. Возчик придержал лошадь, потер рукавицей белые усы и бороду. Волосы у него потемнели, и помолодевший мужик отозвался сердитым голосом:

— Гляди, какие внуки сыскались… Какой я тебе дед? Ишь, родня с большой дороги!

— Да мороз. Ты и побелел весь.

— Куда шагаете?

— В Нолинск.

— Я до Суны только.

— Ну, хоть до Суны. Мы соли дадим.

Деловые переговоры закончились, и через минуту мы повалились в розвальни и зарылись в сено, толстым слоем покрывавшее их дно. Батюшки, как восхитительно заныли ноги! Как упоительно можно было вытянуться! Как сами собой закрывались глаза и вплотную приступала дремота… В дреме я был счастлив и тем, что отдыхаю, и тем, что, не прилагая никаких усилий, продвигаюсь к дому, да еще много быстрее, чем до сих пор. Да, а волки?.. А при чем тут волки! Какое мне до них дело…

Еще пару раз пересаживаясь с подводы на подводу, к вечеру следующего дня мы были уже дома, в тепле, у своих родных. И как же это было здорово — мыться в бане, есть за столом домашнюю еду и спать, спать в мягкой постели долго-долго.

А со следующего дня началась счастливая, беззаботная жизнь на каникулах. Целых две недели гулянья, встречи с приятелями и приятельницами. Пару дней мы держались с Серегой вместе, потом разошлись по разным компаниям и, как это ни странно для такого крошечного городка, как наш, даже потеряли друг друга из виду. И только когда стал приближаться срок возвращения к трудам и суровым дням студенческой жизни, я с удивлением и с огорчением узнал, что дружок мой лежит в больнице — у него сыпной тиф. Видно, заразился в поезде, когда мы тащились пятеро суток в грязной теплушке из Петрограда в Вятку.

И жалко было оставлять сердечного своего приятеля, да ведь надо было поспевать к началу занятий. Правду говоря, и страшновато ехать одному — Серега был и находчивее и практичнее меня, а кроме того, хоть и из двух человек, но все-таки была у нас компания. А путешествие-то, как я уже испытал, предстояло и долгое и трудное. Все было сложно — и как пропитаться в дороге, как не замерзнуть, как втиснуться в поезд, а главное — как пристроиться на какую-нибудь подводу до Вятки. Неожиданно в этом сложном деле выручила знакомая докторша. Окликнула меня на улице:

— Ты что, не знаешь, как до Вятки добраться?

— Так ведь подводы-то только командированным полагаются, а я же на каникулах.

— А денег нет?

Я развел руками.

— Отвези сумасшедшего в психиатрическую больницу. Как сопровождающий. Мы тебе еще и паек дадим на дорогу.

— Сумасшедшего?

— Да он тихий!..

И через три дня мы отправились.

Случалось ли вам когда-нибудь ездить в розвальнях? Нет, наверное. Теперь все реже и реже пользуются люди гужевым транспортом. Повсюду — в лесных и степных, в равнинных и горных районах расходятся все чаще черные ленты асфальтированных шоссе и несутся по ним, с треском и с громом, оставляя за собой едкий запах бензина, грузовые и легковые автомобили. И все меньше и меньше остается пыльных, грязных или занесенных снегом избитых проселков, по которым и ездили прежде на телегах, в тарантасах, на дрожках, в розвальнях, в кибитках. Тащились, запрягая заморенную лошаденку, либо летели на сытых, породистых тройках.