Акрам Шарипов - Товарищ комбат

— Не беспокойтесь, товарищ лейтенант, сделаю как приказано.

Провожая отделение Ахметова на рубеж боевого охранения, Губкин подумал, что на этого крепыша можно положиться, не струсит и раньше времени огонь не откроет.

Всю ночь работали бойцы боевого охранения, отрывая себе окопы и ходы сообщения.

Основные силы взвода старательно и скрупулезно оборудовали огневые позиции. Губкин всю ночь не сомкнул глав. Лишь в далекой Семидомке Евдокии Тимофеевне в эту ночь снилось, что война окончилась, эшелоны с войсками возвращаются домой и ей нужно встретить Георгия…

Только под утро лейтенанту Губкину удалось вздремнуть. Но и во сне тревога не покидала его. На рассвете загрохотала артиллерия. Вражеские снаряды и мины рвались совсем рядом. Георгий со своими бойцами напряженно смотрел в сторону противника, с тревогой ожидая, когда появятся цепи немецкой пехоты.

Правее батальонного района обороны капитана Шакуна «юнкерсы» с надсадным гулом пикировали на позиции 550-го стрелкового полка, и взрывы бомб сотрясали землю. Дежурный телефонист сообщил, что у соседей убиты двое бойцов и командир взвода. Гибель однополчан, воинов своей дивизии, заставила Георгия реально ощутить близкую опасность. Лейтенант посмотрел на Еремеева, Образцова, Глушковского, пытаясь по их лицам понять, как они восприняли известие, не струсили ли.

Шум боя все увеличивался, стал доноситься какой-то странный гортанный звук, похожий на дикое завывание: «Га…о, га…о». Кто-то вдруг крикнул: «Фашисты!» Губкин у подножия холма увидел вражеские цепи. Отчаянный вопль то ослабевал, то усиливался. Гитлеровцы приближались. Уже можно было различить на них мундиры мышиного цвета, причудливые каски на головах. Рты открыты, они отчаянно что-то горланили под аккомпанемент шума боя и, прижав автоматы к животу, шли в полный рост, стреляя на ходу. Пулеметы Ахметова из боевого охранения открыли по ним ответный огонь. Впереди бегущий дернулся и, загребая воздух руками, свалился. Другие, согнувшись, делали перебежки, падали и снова бежали.

Губкин заметил, что бойцы выжидаючи посматривают то на приближающихся фашистов, то на него, командира, и старался быть спокойным, ничем не выдать нервного напряжения. Он окинул быстрым взглядом позиции взвода. Еремеев стоял в траншее, широко расставив ноги, надвинув каску на глаза. Вся его фигура выражала готовность к рукопашной схватке. Боец Игнатов прильнул к «максиму», сосредоточив внимание на прорези прицела. А вот Глушковский явно дрейфил: сидел пригнувшись на дне траншеи; пот градом катился по его лицу, руки судорожно сжимали комья земли. Георгий, чтобы подбодрить бойца, пошутил:

— Ты, брат, как страус, голову спрятал, а до остального и дела нет.

Под общий смех Глушковский распрямился и занял свое место в окопе. Губкин пожалел, что не поставил его рядом с Ахметовым: под опекой Ахмеджана Глушковский чувствовал бы себя увереннее.

Минуты ожидания были для командира взвода пыткой, и он еле сдерживал себя, чтобы не дать команду открыть огонь, хотя отлично понимал, что тем самым преждевременно раскроет свои огневые точки и даст возможность вражеской артиллерии быстро подавить их. И он терпеливо и настойчиво ждал, властно повторяя команду: «Не стрелять, подпустить ближе!»

Мина разорвалась совсем рядом с НП Губкина, осколки с визгом пронеслись над бруствером траншеи. Серой лавине фашистов до позиции боевого охранения оставалось пройти меньше трехсот метров, когда Губкин подал Ахметову сигнал открыть огонь. Длинные очереди «максимов» полоснули по цепи: гитлеровцы заметались на открытом поле, залегли.

Тут же отозвались вражеские минометчики. Их шквальный огонь обрушился на позиции боевого охранения. Губкин приказал Ахметову отвести отделение на основную позицию. Немцы заметили отход и снова поднялись в атаку. Прикрывая товарищей, Ахметов ударил в упор из пулемета по гитлеровцам и не давал им поднять головы, пока его отделение не достигло расположения своего взвода.

По команде Губкина станковые пулеметы взвода открыли по врагу массированный огонь. Фашисты несколько раз возобновляли атаку, но безуспешно. Стволы «максимов» раскалились, вода в кожухах закипела. Губкин приказал залить последнюю воду из фляг. С удивлением Георгий заметил, что, увлеченный боем, он перестал обращать внимание на разрывы снарядов и мин, на свист вражеских пуль. Когда ранило наводчика, он сам припал к пулемету и открыл огонь по гитлеровцам.

Вражеская пехота не выдержала и отошла на исходные позиции.

Вскоре в воздухе послышался нарастающий рокот авиационных моторов. Из глубины нашего тыла появились самолеты, держа курс на запад. Бойцы обрадованно переглянулись, ожидая подмоги. Но самолеты оказались немецкими. Наблюдатели распознали их не сразу и не успели объявить воздушную тревогу. Бомбардировщики, включив сирены, начали пикировать на наши позиции. Губкин опустился на дно траншеи и вжался в землю. Взрывы бомб и свист осколков оглушили его. Все вокруг покрылось дымом и гарью. Поборов противное чувство страха, он попытался приподняться, но очередной взрыв бомбы снова потряс все вокруг. Усилием воли он все-таки заставил себя взглянуть на небо и увидел, как черные точки оторвались от самолета и, быстро увеличиваясь в размерах, понеслись вниз. Ему показалось, что одна из них падает прямо в его траншею. Губкин в ужасе закрыл глаза и прижался к стенке. Сделалось страшно от мысли, что он тоже может быть убитым. Вражеская бомба упала где-то рядом. Он ощутил всем телом, как вздрогнула и закачалась от взрыва земля, за шиворот посыпался песок.

Душераздирающий вой сирен и визг падающих бомб придавили бойцов к самому дпу траншеи. Испытание на стойкость выдержали не все: сначала трое бойцов бросились по ходу сообщения в тыл, за ними сломя голову побежали еще двое. Никто из них еще не знал, что при налетах с такой большой высоты в траншеях безопаснее и потерь обычно не бывает. Губкин кинулся им вдогонку, что было сил крикнул: «Стой! Стрелять буду!» И не узнал своего голоса. Вскинув автомат, выпустил очередь поверх головы вырвавшегося вперед Глушковского. Тот остановился. Беглецы, следующие за ним, чуть не сбили его с ног. Губкин властно приказал всем вернуться на свои позиции. Глушковский и его «попутчики», пытаясь скрыть постыдную растерянность, понуро поплелись мимо командира взвода на свои места.

Губкин проводил их презрительным взглядом, досадуя на то, что в его взводе оказались малодушные. «Плохо, невероятно плохо, выходит, готовил я подчиненных к бою, — сокрушался лейтенант. — Мало уделял внимания психологической закалке, выдержке. Надо учесть все эти промахи…»