Акрам Шарипов - Товарищ комбат

— Вам плохо? Позвать сестру? — забеспокоился Георгий.

Стон прекратился.

— Ничего, просто мне приснился ужасный сон, — ответил сосед. — Будто девушку мою сватали за плохого человека… Спасибо, что разбудили.

Губкин взглянул повнимательней на широкоскулое лицо соседа с повязкой на глазах.

— Скажите, товарищ, из какой вы части? Мне кажется, мы виделись с вами.

— Я курсант Краснодарского военного училища. Моя фамилия Гафуров.

— Так мы же под Абганеровом вместе стояли! — воскликнул Георгий. — Когда расстался со своими?

— В августе.

— И с того времени в госпитале?

— Нет, сначала был в плену, — нехотя проговорил сосед. — Потом с одной девушкой мне удалось бежать.

— Ее зовут Мухабат? Во сне вы произносили это имя.

— Нет, Мухабат — моя невеста, а убежал я с Катей. Ночью, на машине немецкого офицера. Гитлеровцы сразу бросились в погоню. Мы свернули с большака, проехали их тыловые позиции. До своих оставалось рукой подать, но в темноте я, видно, заехал на минное поле. Услышал взрыв и больше ничего не помню… Очнулся, слышу голос Катюши. Хотел открыть глаза, но почувствовал невыносимую боль. Меня охватил страх. Вдруг, думаю, открою глаза и ничего не увижу? Спрашиваю Катюшу: что с моими глазами? А она как заплачет. Тогда я напряг все силы и разорвал слипшиеся веки. Только ничего не увидел… Одна непроглядная тьма. С ужасом понял безвыходность своего положения. Слепой во вражеском тылу… Сказал я Катюше, чтобы оставила меня, а сама срочно пробиралась к нашим. Но она не согласилась. Где-то нашла воды, промыла глаза, сделала перевязку. На себе притащила меня к нашему переднему краю… У тебя есть любимая девушка? — спросил Гафуров.

— Я женат, у меня уже сын и дочка растут…

В палату вошли старшая медсестра Муза и две санитарки. Гафурова повезли в операционную. Губкин от души пожелал ему удачи. А когда Муза вернулась в палату, Георгий попросил у нее карандаш и бумагу. Попытался левой рукой написать письмо домой, но вместо букв получались какие-то каракули. Недописанное письмо пришлось отложить.

К вечеру у Губкина поднялась температура. Раненая рука вспухла, покрылась синими пятнами и нестерпимо разболелась. Главный хирург осмотрел руку и сообщил решение:

— Будем ампутировать — началось загноение. Это единственная возможность сохранить вам жизнь.

— Доктор, какой же я командир без руки? — Губкин еле сдерживал выступившие на глазах слезы.

— Иного выхода нет! — жестко произнес хирург. — Что важнее — сохранить руку или жизнь? На том свете рука вряд ли вам понадобится.

— Рука мне нужна на этом свете. На операцию я не согласен! — упрямо стоял на своем Георгий.

— У нас с вами имеется четверть часа на размышление. Хорошенько подумайте. — И главный хирург в сопровождении дежурного врача вышел.

С Губкиным осталась старшая медсестра Собкова.

— Надо скорее сделать операцию, иначе будет поздно, — присев на край кровати, ласково сказала Муза.

— Нет, сестричка, без руки меня жена разлюбит, — попытался через силу пошутить Губкин.

— До шуток ли сейчас? У вас началось заражение крови…

— Ничего, у меня крепкий организм, я же дальневосточник, с вашей помощью все пойдет на поправку. Кстати, помогите мне написать письмо домой. Я продиктую.

Муза взяла листок и карандаш.

— Здравствуйте, дорогие мои Ася, Юра, Женя! С письмом задержался, шли бои, — диктовал Георгий. — Наша дальневосточная дерется с фашистами геройски. На своем участке врага не пропустили. Меня легко ранило в правую руку. — Он посмотрел на медсестру. — Так и пишите. Нахожусь на излечении в том самом городе, где в гражданскую войну лежал после ранения отец. Соскучился по вас сильно. Так хочется посмотреть на вас, но свидимся еще не скоро. По газетам знаете, какое теперь положение. Не удивляйтесь, что письмо пишет медсестра, правая рука моя забинтована. Дело идет на поправку. Следующие письма буду писать сам. До скорой встречи! Целую. Папа. Пришел палатный врач.

— Ну, что решили, Губкин? — спросил он. — Операцию вам сделает прямо-таки чародей, стопроцентная гарантия успеха.

— На операцию не согласен, товарищ военврач. Лечите как угодно, только без ампутации.

— Когда начнется газовая гангрена, мы уже ничем вам не поможем.

— Мое решение окончательное, прошу передать это главному врачу. На ампутацию не согласен! Какой же я командир взвода без руки? — твердо повторил Губкин.

Всю ночь лейтенант метался в бреду, состояние его было кризисным. Дежурила Муза Собкова, она понимала, что Георгий сильно рискует, надеясь на один шанс из ста возможных.

За ночь Муза не раз на цыпочках входила в палату, делала Георгию укол и так же бесшумно уходила.

Температура у Губкина продолжала держаться высокая. Лишь на третьи сутки он почувствовал облегчение. Ртутный столбик опустился на несколько делений вниз. Это было сигналом того, что кризис миновал. Теперь с каждым днем самочувствие его становилось лучше. Вскоре Губкину разрешили вставать.

Госпиталь жил своей обычной жизнью. Выздоравливающие отъезжали кто на фронт, кто домой, кто в тыловые части, их места тут же занимали вновь прибывающие раненые. Однажды в госпитальном саду Губкин неожиданно разговорился с капитаном из оперативного отдела штаба 64-й армии.

— Как 126-я дивизия воюет? — спросил Губкин.

— 126-я? — удивленно переспросил капитан. — Вы из 126-й?

— Да. Что-нибудь случилось?

Капитан задумался, видимо решая, нужно ли лейтенанту знать правду о дивизии.

— Ну так что же? Я многих знал в дивизии.

И капитан рассказал все, что ему было известно.

В последних числах августа немцы, подтянув свежие силы, бросились на штурм внешнего обвода обороны Сталинграда. На узком участке фронта Гот нанес сильный удар по левому флангу армии и прорвал оборону переднего края. Соединения нашей армии в многодневных боях были изрядно потрепаны и не могли удержать занимаемые позиции. Ценой огромных потерь враг овладел станцией Абганерово и разъездом «74-й километр». Резервов у нашей армии не оставалось, немцы вот-вот могли выйти ей в тыл и отрезать ее. Командующий фронтом отдал приказ отвести основные силы на новый рубеж по реке Червленной. Дивизия полковника Сорокина держала оборону в центре армии, против нее Гот сосредоточил одну танковую и две пехотные дивизии. К полковнику Сорокину выехал член Военного совета армии генерал Абрамов, чтобы сообщить комдиву, что его дивизия будет прикрывать отход армии. Командующий армией высоко ценил Сорокина и просил передать ему свою личную просьбу: «На тебя вся надежда, Владимир Евсеевич, выручай!»

В ночь на 29 августа армия начала отход, а с рассветом десятки «юнкерсов» и «хейнкелей» набросились на позиции дивизии. Потом ударила артиллерия; в сопровождении танков двинулась в атаку пехота. На армейском НП не умолкал грохот разрывов снарядов, небо заволокло завесой дыма и пыли. Но дивизия не дрогнула, остановила лавину танков и отбила наступление пехоты.