Акрам Шарипов - Товарищ комбат

Часа через три после повторной бомбежки и артподготовки последовала новая атака гитлеровцев. На этот раз их танки прорвались к артиллерийским позициям дивизии. Полковник Сорокин доложил генералу Шумилову, что много людей выбыло из строя, убиты несколько командиров батальонов, командир полка. Шумилов коротко сказал: «Приказываю держаться!»

Помощи ждать было неоткуда. Армия потому и отходила, что у нее не было сил, чтобы удержаться на занимаемых позициях. Во второй половине дня немцам удалось прорваться к командному пункту Сорокина. Дивизионная артиллерия потеряла половину орудий, снаряды были на исходе. Сорокина тяжело ранило, однако эвакуироваться он категорически отказался и продолжал руководить боем. Спустя немного погибли комиссар и начальник штаба дивизии. Личного состава и боевой техники осталось меньше одной трети. Начальник оперативного отделения доложил о создавшемся положении в штаб армии. Оттуда последовала команда: «Задача вами выполнена, по мере возможности отходите к внутреннему обводу обороны Сталинграда». Отойти к своим удалось немногим.

— 126-я дивизия дала возможность армии развернуться на внутреннем обводе обороны Сталинграда, — заключил рассказ капитан.

— А что стало с комдивом? — спросил Губкин.

— Судьба его мне неизвестна. Знаю только, что из окружения он не вышел…

— Значит, погиб и командир полка майор Наумов… — сокрушенно вздохнул Губкин. — Может, слышали о судьбе капитана Шакуна?

— Нет, — коротко ответил капитан. — Остатки дивизии отошли в полосу 57-й армии.

Губкин долго еще сидел молча, не в силах смириться с мыслью, что многих однополчан больше нет в живых, вспоминал своего комдива, храброго и волевого полковника, восхищался его мужеством. Не распорядись так жестоко и безжалостно судьба, из него вышел бы крупный военачальник.

Георгий с нетерпением ждал выздоровления, но рана заживала медленно, и чувствовал он себя плохо. В глубине души сознавал, что все его переживания вызваны прежде всего отсутствием писем от Аси. Мать ему прислала письмо, в котором почему-то просила как можно быстрее подтвердить, что он, Георгий, в самом деле жив, и сообщить всю правду о своем ранении, но ничего не писала об Асе и детях. В Георгии с новой силой пробудилась тоска по родным, по дому. Ему казалось, что на передовой у него была спокойней жизнь, правда, она в любой момент могла оборваться, но на сердце не было такой тяжести, какую он переживал здесь, в госпитальной палате.

Скверно было на душе и от фронтовых сводок. Враг прижал наши войска к Волге, в Сталинграде днем и ночью кипели жестокие уличные бои.

Шел третий месяц пребывания Губкина в госпитале, а от Аси не было вестей, она почему-то упорно молчала. Отсутствие писем от нее насторожило Георгия и отдалило их друг от друга. Находясь вдали, он не мог объяснить, что же между ними произошло. Между тем дело шло к выздоровлению. Перед самой выпиской его навестил Образцов. Он тоже был ранен и эвакуирован в Саратов, только находился в другом госпитале. От наблюдательного взгляда ординарца не укрылось подавленное состояние взводного, и он уговорил лейтенанта вечером пойти в госпитальный клуб.

В клубе собрались выздоравливающие раненые, медсестры, шефы-студентки. В зале звучала музыка. Георгий сразу же увидел Музу и пригласил ее на танец. Они плавно закружились под звуки вальса «На сопках Маньчжурии». Муза танцевала легко и красиво, какая-то притягательная сила таилась в ней. После вальса был следующий танец, потом еще и еще. И каждый раз, приглашая ее, Георгий испытывал все большее волнение.

Муза нравилась ему и внешностью и характером. Она показалась Георгию прелестным созданием, неожиданно возникшим среди смертей и пожарищ войны. В белоснежном халате в палате раненых бойцов она была похожа на ангела, а не на сестру милосердия. Ее большие голубые глаза, казалось, излучали теплоту и нежность. Георгий любовался ею, как первым весенним благоуханным цветком, от которого нельзя отвести глаз. Хотелось высказать идущие от сердца слова восхищения, но что-то сдерживало его. После танцев, прощаясь, он сообщил Музе, что завтра уезжает на фронт.

— Выписываетесь? — упавшим голосом переспросила она. — Но вы ведь не долечились?

— Спасибо вам большое, все в порядке! — бодро произнес Георгий и неожиданно для себя обнял Музу.

Девушка не отстранилась, она выжидательно смотрела ему в лицо.

— Вот и все… Больше не увидимся! — грустно проговорила она.

Они тепло простились, и Губкин долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась за дверью.

Наутро он пришел за документами, продовольственным и вещевым аттестатами. Старший лейтенант интендантской службы был с ним предупредителен.

— Куда бы хотели поехать, лейтенант?

— В одну из дивизий Западного фронта.

— Есть какая-нибудь причина?

— Да. На границе с Восточной Пруссией служил мой брат, он пропал без вести. И мне хотелось бы на то направление.

— Что ж, постараюсь помочь вам. Есть у нас дивизия, дислоцирующаяся сейчас в районе Пензы. Она как раз готовится к отправке на Западный фронт. Поезжайте-ка туда…

На вокзале, как и договорились накануне, Губкина ждал Образцов. Вывший ординарец хотел во что бы то ни стало попасть со своим командиром взвода в одну часть и оставил госпиталь на свой страх и риск без разрешения. Патрульные военной комендатуры, проверявшие документы, приняли его за санинструктора, сопровождавшего лейтенанта Губкина.

Хотя в вагоне народу было много, Губкину и Образцову удалось забраться на верхние полки. Георгий попытался заснуть, но грустные мысли о жене не давали покоя. Почему она не пишет? И на станции тогда не дождалась его, и теперь не шлет ни весточки. И мать почему-то молчит о ней. Может, получив известие, что погиб, Ася вышла за другого? И он стал вспоминать, как познакомился с ней, как жили. Выходило не очень-то здорово. Никогда она о нем особенно и не заботилась, не переживала. Нет, не любила она, потому и не дорожила, — все крепче убеждался он.

Поезд подходил к Пензе. Вошедшие в купе патрули потребовали документы. Губкин пытался объяснить, кто такой Образцов и почему едет с ним, но старший патруль приказал Образцову следовать за ним. Губкин сошел вместе с патрулями и, позвонив дежурному по гарнизону, к радости, добился освобождения Образцова. Вместе с ним лейтенант и явился в гарнизон.

Командир 184-й стрелковой дивизии полковник Кайда, выслушав лейтенанта, сказал удовлетворенно:

— Нам обстрелянные люди очень нужны. Дивизия, хотя и воевала на подступах к Сталинграду, почти полностью обновилась, и молодое пополнение надо серьезно учить боевому мастерству. Пойдете в 297-й стрелковый полк в распоряжение командира 2-го стрелкового батальона капитана Мельниченко. Принимайте пока взвод в пулеметной роте, а остальное будет зависеть от того, как себя проявите.