Акрам Шарипов - Товарищ комбат

Утро наступило ясное и морозное. Немцы лишь изредка стреляли шрапнелью по той роще, где час назад передовые артиллерийские части кавкорпуса дали бой вражеской танковой колонне.

Генерал Волков, распорядившись накормить людей, сам направился на КП кавкорпуса, где встретился с начальником штаба. Полковник признался:

— Я, грешным делом, чуть маху не дал: приказал открыть огонь. Мои разведчики доложили, что столкнулись с танковой колонной врага. На счастье, командующий артиллерией усомнился в их докладе и направил своих корректировщиков. Когда те сообщили, что выходят из окружения наши танки, мы, конечно, обрадовались…

— Ваших разведчиков, как и моих, не сухой колбасой, а сухой соломой надо кормить! — пошутил Волков.

— С разведчиками разберемся. У немцев подошли резервы, они готовятся к наступлению. Что намерены делать вы?

— Приказано поступить в распоряжение генерала Рыбалко.

Не успел Волков вернуться на свой КП, как обстановка резко изменилась: немцы ринулись в атаку. Врагу удалось оттеснить кавкорпус и присоединившиеся к нему части правой колонны 184-й стрелковой дивизии, которые также вышли из окружения. Танки, артиллерия и пехота, следовавшие в составе левой колонны генерала Волкова, были брошены к ним на помощь.

Стрелковый полк, куда входил взвод станковых пулеметов Губкина, был временно подчинен 25-й гвардейской дивизии и занял оборону южнее Соколова, на стыке с отдельным чехословацким батальоном полковника Свободы.

Губкин обрадовался, узнав о том, что чехословацкие воины сражаются на нашей стороне и что еще один союзник начал боевые действия против фашистской Германии. Он с любопытством разглядывал их форму, необычную кокарду на шапке. Вооружение в батальоне было наше. Особенно поразило лейтенанта сходство наших и чехословацких воинов во внешности, языке, обычаях. Это, видимо, и сближало быстро людей, делало их друзьями.

На наблюдательном пункте командира первой роты надпоручика Отакара Яроша накрыли импровизированный стол. На ящике из-под махорки разложили хлеб, галеты, сало, колбасу, американскую тушенку. Чехословацким друзьям больше всего понравилось русское сало. Только выпить ничего не нашлось, лишь к вечеру должны были подвезти наркомовские. Вместо водки пили чай.

Гитлеровское командование не оставило без внимания батальон Свободы и бросило против него в бой сразу около шестидесяти танков в сопровождении автоматчиков, пытаясь во что бы то ни стало расправиться с отважными чехословацкими воинами. Соколово несколько раз переходило из рук в руки. Враг превосходил в силах роту Отакара Яроша, и на прикрытие ее фланга был брошен взвод станковых пулеметов Губкина. Гитлеровцы попали под кинжальный огонь советских пулеметчиков.

Много фашистов полегло в том бою. Первая рота батальона Свободы получила приказ отойти на новые позиции.

На прощание Ярош, окинув Георгия долгим взглядом, сказал:

— Спасибо, друже, за крепкую поддержку. До скорой встречи!

Немцы обнаружили отход чехословацкого подразделения с переднего края и навалились на позиции бойцов Губкина. Им пришлось отбить подряд шесть атак. Роте Отакара Яроша под утро удалось закрепиться на новом рубеже. Но встретиться двум побратимам-командирам не было суждено: в эту грозную ночь Ярош пал смертью храбрых. Позже Георгий узнал, что посмертно Отакару Ярошу, первому из иностранцев, было присвоено звание Героя Советского Союза.

В боях под Соколовой солдаты надпоручика Отакара Яроша и лейтенанта Губкина на поле боя скрепили совместно пролитой кровью братский союз.

Гитлеровские танковые дивизии СС так и не смогли прорваться на этом участке к Харькову по кратчайшему пути с юга. Враг вынужден был провести перегруппировку и перебросить крупные силы на север. Оборона по реке Мже — на рубеже дружбы советских и чехословацких воинов — оказалась непреодолимой для противника.

После жестоких боев под Харьковом 184-ю дивизию вывели в район Старого Оскола на доформирование. Здесь уже не рвались мины, не свистели вражеские пули. Был конец марта. На снежных проталинах начали выглядывать подснежники, предвещая наступающую весну. Лейтенанта Губкина назначили командиром 4-й стрелковой роты.

Тяжело было Георгию расставаться со своими пулеметчиками, их сроднили бои и походы, трудности и лишения военного времени. Образцова Губкин хотел взять с собой, но комбат капитан Мельниченко воспротивился:

— Если каждый, кто уходит от нас с повышением, будет забирать с собой бойцов, от батальона ничего не останется.

— Товарищ капитан, я же не просился командовать ротой. Тем более такой ротой, которая меньше взвода и в которой все надо начинать почти с нуля.

— Во-первых, товарищ лейтенант, желающие командовать ротой среди командиров взводов найдутся, а во-вторых, не думаю, чтобы рядовой Образцов помог сколотить роту. Говорят, он у вас в сутки спит по двадцать четыре часа, да еще выпивать любит.

— Не может быть такого! У него «сузак», — хитровато сощурился Губкин.

— Это еще что такое? — в недоумении спросил Мельниченко.

— «Сузак» — значит «сухой закон». До конца войны дал слово не брать водки в рот. С Образцовым мы воюем со Сталинграда, нас ранило, вместе лечились в госпитале, потом вместе прибыли к вам в пулеметный взвод.

— Почему же на него наговаривают?

— Потому и наговаривают, что строг и требователен. Уж я-то его знаю больше, чем кто-либо.

— Уговорил, быть по-твоему. Бери своего «сузака» с собой! — улыбнулся Мельниченко.

— Разрешите представить Образцова к воинскому званию «ефрейтор»? — воспользовался Губкин переменой настроения комбата.

— Не возражаю. Передайте начальнику штаба батальона, чтобы включил его в список.

Временно 4-й стрелковой ротой командовал лейтенант Пырьев, командир первого взвода. Встретил он лейтенанта Губкина с подчеркнутой независимостью, как равного, даже не пожелав представиться. На вопрос нового командира роты, чем солдаты занимаются, ответил неопределенно:

— Да как вам сказать… ждем поступления нового обмундирования и обуви.

— Впредь попрошу вас докладывать по уставу, а сейчас постройте роту и доложите, как это положено в таких случаях.

Пырьев построил роту. Людей в наличии оказалось чуть больше, чем во взводе. В ответ на приветствие командира роты вяло прозвучала разноголосица. «Да, слабовато», — подумал Губкин и стал обходить строй, пытливо рассматривая каждого бойца.

— Я отныне не только командир роты, но и ваш товарищ, — обратился он к солдатам. — Почему же вы так плохо отвечаете, товарищи бойцы?

Строй молчал, голос командира роты разбился о стену равнодушия.

Губкин обратил внимание на неряшливый вид бойцов. Он испытал на себе, что значит провести на передовой около двух месяцев безвылазно, и понял, что взял не тот тон — резковато для первого знакомства. Среди солдат большинство хороших воинов, и не от них зависит, что они так выглядят.