Валерий Карбалевич - Александр Лукашенко: политический портрет

А если все же что-то и было, то президент нашел виноватых. Это власти одной из западных стран (раньше Лукашенко прямо указывал на Германию). Дескать, там видели исчезнувших, их фотографии публиковались в газетах. А их власти не хотят предоставлять информацию. Откуда знать литовским гражданам, что официальные лица Германии неоднократно опровергали эту информацию.

Но наиболее цинично звучит обвинение в адрес родственников исчезнувших. Мало того, что Лукашенко и как президент, и как человек не выказывает самого элементарного сочувствия к жертвам и их родным, так он еще называет их виновными: «Это я, прежде всего, должен спросить у семьи, где ваш муж, где ваш сын? Почему вы не смотрели, когда он не был исчезнувшим?». Это цинизм в квадрате, в кубе.

По масштабу демагогии в этом интервью Лукашенко превзошел самого себя.

«С юридической точки зрения дела о громких исчезновениях в Беларуси раскрыты. Лица, которых подозревают в совершении этих преступлений, установлены. Если бы это было не так, мы бы давно получили опровержение политически мотивированной версии исчезновений» — такой вывод сделал известный юрист Г. Погоняйло. И с этим можно согласиться.

Трудно судить о личной причастности Лукашенко к этим исчезновениям. Но фактом является то, что он препятствовал расследованию, поиску преступников. В. Леонов, ссылаясь на свидетельство О. Божелко, рассказывает, как на одном из совещаний президент упрекал генпрокурора: «Ты меня уже довел до истощения! Я ночами не сплю, пью горстями таблетки. Копаешь, копаешь, копаешь. Тебе что надо — чтобы гробы Захаренко и Гончара по Минску носили? Ты ищи Диму Завадского! Ищи Диму. А ты все под меня копаешь».

Но есть факты прямого обвинения в адрес Лукашенко. По воспоминаниям О. Божелко, зафиксированного В. Леоновым, на одном из совещаний заместитель министра внутренних дел Н. Лопатик бросил в лицо президенту: «Какое право Вы имели убивать генерала?» (имея в виду Ю. Захаренко).

Как мы помним, попытка правоохранительных органов раскрыть преступления и арестовать виновных была расценена Лукашенко как государственный переворот и угроза его власти. А назначение генпрокурором главного подозреваемого В. Шеймана ставило целью замести следы.

Если отвлечься от этих конкретных уголовных дел и посмотреть на ситуацию в более широком контексте, то складывается ужасающая картина. Во главе ведомства, надзирающего за соблюдением законности в стране, долгое время стоял человек, подозреваемый в страшных преступлениях. А другого подозреваемого, обвиненного в непосредственном исполнении убийств, президент объявляет своим главным защитником. Можно представить, какое влияние на правосознание работников правоохранительных органов, общества в целом оказали эти факты.

Сильный резонанс вокруг этих событий сыграл свою положительную роль в том смысле, что после 2000 года политических исчезновений в Беларуси больше не было. Однако эти преступления останутся навсегда незаживающей раной в общественном сознании. Несмываемое пятно страшных подозрений будет отягощать белорусский режим до самого конца его существования. Как известно, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Сколько бы времени ни прошло. В политике прощается многое. Но убийства людей не простит никто.

А судьба Виктора Шеймана и Дмитрия Павличенко незавидна. Никто не удивится, если с ними что-то случится, например, попадут в автомобильную аварию или кирпич упадет на голову.

Публицист Анатолий Майсеня, погибший накануне ноябрьского референдума 1996 года, незадолго до смерти опубликовал статью под знаменательным названием «Беларусь во мгле». Он писал: «Сегодня уже не надо быть провидцем, чтобы разглядеть, что Лукашенко со своей утробной, неразвитой философией и со своим «новым порядком» опоздал родиться лет этак на пятьдесят. И что это выглядит нелепо на рубеже XXI века. Что, впрочем, не убавляет трагизма происходящего в Беларуси. Политический кошмар, восставший из прошлого».

Действительно, то, что происходит в Беларуси, выходит за пределы европейского сознания. Страна с достаточно высоким, по мировым масштабам, уровнем образования и культуры, расположенная в центре континента, на котором бурно развиваются демократические процессы, в политическом смысле напоминает феодальную монархию, средневековое удельное княжество.

Лукашенко удалось навязать обществу свои правила игры. Общественная порода оказалась пластичной и податливой. Население поражено тяжелой апатией, глубокой безысходностью, непреодолимым пессимизмом, полным неверием в возможность перемен, страхом, моральным релятивизмом. Подозрения в причастности руководства государства к исчезновению своих противников не стали для граждан шоком, не повлияли на его общественную поддержку.

У любого политика, долгое время находящегося у власти, кроме решения сиюминутных государственных проблем, отражения угроз своему господству, рано или поздно, осознанно или в глубине подсознания возникает вопрос о своем месте в истории, памяти современников и потомков. Как оценить эти 16 лет? Что получилось в итоге? Безусловно, страна изменилась. Вот только в какую сторону? Задумывался ли Лукашенко, какую историческую миссию он избран выполнять историей? Пока он успешно выполняет миссию реставратора и охранителя старой системы, покоящейся на идее порядка и стабильности.

Сам Лукашенко дает противоречивые ответы на эти вопросы. Вот один из вариантов в интервью российской газете «Известия» в августе 2009 г.: «По-разному можно эти годы оценивать. Что это тут — диктатура, авторитарное управление, ручное или еще какое-то, рыночное, не рыночное, но у нас есть страна. В этой стране есть что поесть, люди одеты, обуты… Здесь можно жить и здесь можно зарабатывать, если ты хочешь». Прямо скажем, здесь президент оценивает свои достижения весьма скромно.

Российские эксперты С. Кара-Мурза и А. Ципко, с симпатией относящиеся к политике руководства Беларуси, предпринимали попытки доказать историческую закономерность и эффективность белорусской модели, представить ее как альтернативу реформам в России и других постсоветских государствах. Основная их мысль сводится к тому, что «проект Лукашенко» — это едва ли не оптимальная модель «постепенного, щадящего ухода от коммунизма», адаптации к реалиям новой эпохи в противовес шоковой трансформации, происшедшей под влиянием Запада в соседних странах.