Виталина Малыгина - Вечно худеющие. 9 историй о том, как живут и что чувствуют те, кто недоволен своим телом

Они все-таки поженились.

И жизнь закрутилась с такой скоростью, что Инна оглянуться не успела, как оказалась английской домохозяйкой в английской же провинции, с двумя английскими детьми на руках, английской лужайкой перед маленьким английским домиком, английским мужем и совершенно среднерусской, тяжелой, ни на что на свете не похожей тоской.

Эдд работал, Инна сидела дома с крошками. Няни в Англии дороги, как самолеты, детская социализация начинается в четыре года, и тогда детей в обязательном порядке надо сдать в детский садик, который все равно работает только до обеда. Свекровь исправно приносила внукам кейки по выходным и дарила подарки к Рождеству, но помогать не собиралась. Каждая среднестатистическая английская мать, тем более в провинции, сидит с детьми лет до двенадцати, когда по закону они уже могут оставаться одни дома и сами возвращаются из школы. Инна скрупулезно подсчитала: по всему выходило, что сидеть ей дома еще лет десять. «Десять лет без права переписки», – то и дело горько шутила Инна, перебалтываясь по вотсапу да скайпу со своими бывшими однокурсниками, которые, осознав, что их дурацкая толстуха-отличница Инна словила жирненькую птицу женского счастья, вдруг необыкновенно к ней потеплели и не оставляли своим вниманием. Конечно, о том, как необдуманно она выскочила замуж за милого, славного, но совершенно чужого Эдда, Инна подружкам говорить не смела. Она и себе запрещала об этом думать. Подружки на ее шутки дружно хихикали, а между собой считали, что Инна эта всегда была чокнутой, так что неудивительно, нет.

Инна же на самом деле шутила не очень.

Идиллическая жизнь на лужайке виделась ей вовсе не так, как представляли ее московские знакомые: заточение, тоска и бессмысленность, выхода никакого. Она начала было ненавидеть мужа, но быстро спохватилась. В конце концов не он виноват в том, что она, Инна, как глупая курица, пошла за первым же мужчиной, который попался ей на пути и захотел разделить с ней не только лекционный курс, но и постель, за первым же, который увидел в ней привлекательную женщину, а не кусок сала. Инна и сейчас чувствует к нему благодарность. И пожалуй, если бы не эти чертовы лужайки, не английская провинция, не необходимость еще десять лет сидеть дома, если бы у нее была возможность заниматься своей любимой работой, она легко бы протянула на этой благодарности всю жизнь.

Инна сделала несколько попыток работать онлайн. Но все это было несерьезно: завтраки-обеды-стирка и дети все равно отнимали у нее все время, ни о какой серьезной карьере, пусть даже и онлайн, ей, специалисту с кучей статей в профильных журналах, но без опыта фактической работы, и думать было нельзя. Инна пораскинула мозгами и поняла, что, если она хочет карьеры, надо бы выбираться из английского рая и дуть на родину: там-то для нее с английским дипломом, пусть и трехлетней давности, точно найдется достойное место, да и Эдду устроиться в России будет легко, а как живут в Москве экспаты, знает любой средний москвич и тихо завидует. Опять же дешевых нянь в Москве – тучные стада. Недолго думая, Инна начала бомбардировать московские офисы наиболее привлекательных для нее компаний своими резюме. Почему-то ей казалось, что сначала надо заняться решением этого вопроса, а не уговаривать на переезд мужа. Когда место, пусть и неидеальное, но вполне приличное, нашлось, выяснилось, что Эдд совершенно не готов рассматривать никакую Россию в качестве страны, где они могли бы жить.

«Россия?! – он первый раз в жизни был так сердит на Инну, что его светло-голубые глаза стали от злости совершенно прозрачными, а рыжие волосы встали дыбом. – Ты с ума сошла? К вам? В Москву? В лапы к этим твоим бандитам-олигархам? К Березовскому?!» – «Березовский умер в Лондоне», – машинально поправила Инна. «Да и черт с ним! – Эдд негодовал. – К Путину?! Ты хочешь, чтобы я похоронил себя в этом вашем могильнике? Да знаешь ли ты, русская женщина, что миллионы твои соотечественниц мечтают выбраться из вашей страны куда угодно, хоть в Турцию или Сирию, а ты попала в Англию и не можешь стать тут счастливой? Да в курсе ли ты, что я похороню себя для любой более-менее вменяемой компании Европы, Америки и Англии, если свяжу свою профессиональную судьбу с Россией? Что для европейского профессионала с планами на будущее Россия – это самоубийство? Что туда отсюда едут только долбаные фрики, авантюристы и безработные учителя?! А наши дети? Ты же сама говорила, какие там у вас в России детские сады и школы?!»

Инна отступила, ей даже стало стыдно за свой эгоизм. Карьера? Работа? Мелкое тщеславие все это и больше ничего по сравнению с будущим ее детей. Кто она такая, чтобы одним махом все это поставить под угрозу?

Отступила, да. Но лучше ей не стало ни на грамм. Даже хуже: пока она мечтала о бегстве в Россию, кормила себя иллюзиями, как они вместе с Эддом начнут там новую жизнь, в сердце теплилась надежда. Теперь надежда оказалась крепко придавленной тяжелой плитой чувства долга. Собственно, дети были главным препятствием, если бы не они, Инна давно бы чмокнула в конопатый нос своего английского мужа и укатила в Москву. Но дети не давали двинуться с места, они были во всем виноваты, этот вывод напрашивался сам собой. И хотя Инна старалась как можно чаще напоминать себе, что детей рожала она сама, по своему желанию, с каждым днем ей все труднее было справляться с раздражением.

Выход нашелся как бы сам собой и оказался совсем простым, даже примитивным. Инна обратила внимание, что более-менее расслабленно и спокойно она чувствует себя, если выпивает за обедом и ужином по бокальчику вина. Сухого, хорошего вина, не какой-нибудь ерунды. От пары бокалов вина беды не будет – так рассуждала Инна, за спиной которой маячили, несколько смущая, папа и дедушка, сильно досаждавшие семье своим пристрастием к водке. Но ведь вино – это не водка, правда? Вино вообще полезно для сердца. Бокал за обедом и бокал за ужином постепенно превратились в пару бокалов за обедом и пару за ужином, потом Инна поняла, что если потихоньку начинать прихлебывать часов с одиннадцати, то к вечеру, когда приходит со службы Эдд, она сама любовь и радость, их супружеская жизнь как будто бы расцвела заново.

Так все и шло до тех пор, пока Инна не встала на весы и не испугалась цифры, которую там увидела. За пять лет брака она как будто забыла о своем теле, которое так много беспокоило ее в отрочестве, на котором она поставила крест в юности, о своем теле, сделавшем выбор за нее, когда в ее жизни появился Эдд и полюбил это тело, несмотря на его катастрофические, куда ни посмотри, объемы. Инна перестала думать о своем теле и даже как будто бы совсем забыла о том, как много проблем оно доставляло когда-то. Но вот она встала на весы, и трехзначная цифра ужаснула ее, а отражение в зеркале вернуло к давно забытому чувству, мучившему ее в юности: она уродина, а вино, без которого уже два года не начинался ни один ее день, сделало ее еще уродливее – ее лицо изменило цвет и выглядело одутловатым…