Ричард Галлахер - Одержимые дьяволом. Мой опыт психиатра рядом с паранормальным [litres]

Кроме личностного расстройства у Рэймонда диагностировали также аффективное расстройство, он страдал от панических атак и иногда употреблял наркотики. Интересно, что дядя Рэймонда по матери – врач-кардиолог – оказался моим знакомым еще по Йелю. Судя по его словам, Рэймонд, возможно, получал не совсем адекватное лечение. Дядя назвал свою сестру, мать Рэймонда, «религиозной фанатичкой», которая, по его мнению, сама страдала пограничным расстройством. Она хотела сделать из сына идеального ребенка. «У нее ничего не вышло, – отметил он сухо. – Но мой племянник – хороший парень. Он годами пытался стать для нее идеальным сыном». Дядя считал, что сейчас Рэймонд просто бунтует против воли матери. По рассказам дяди, его зять, отец Рэймонда, служил в ВВС и подолгу находился за границей, поэтому мальчик видел его нечасто в свои детские годы.

Когда Рэймонд вместе с родителями пришел на консультацию, я сразу обратил внимание, что его отец выглядит каким-то скованным и подавленным. Он был приятным и уважительным в общении человеком, но при этом в нем чувствовалась отстраненность. Мать, которую ее брат считал склонной к гиперопеке и «напряженно-нервозной» личностью, одна говорила за всех остальных. Сам Рэймонд тоже выглядел довольно угрюмо. Он казался безразличным ко всему окружающему, но я заметил, что он внимательно следит за ходом нашей дискуссии. Его поведение стало другим, когда я решил поговорить с ним наедине. Он обнаружил себя вполне приятным собеседником, и это дало мне надежду на благоприятный исход его дела. Рэймонд оказался ко всему еще и очень умным юношей.

Я подробно изучил его историю болезни. В то время он почти не выходил из дома, проводя весь день за телевизором. Несмотря на то что был когда-то чемпионом по плаванию, не так давно он забросил спорт и ушел из своей команды. Этим летом, в отличие от прошлых годов, он даже не пытался устроиться на работу. При этом, хотя в прошлом у него была одна попытка самоубийства, сейчас Рэймонд клялся, что уже не хочет этого, что подтвердили его родители, сказав, что он по натуре «очень честный» парень. Еще один хороший знак , подумал я, если, конечно, это правда . Однако он все же продолжал наносить себе порезы, хотя и неглубокие, о чем я мог судить по небольшим шрамам на его предплечьях, которые он сам мне показал.

В то время Вестчестерское отделение нашей нью-йоркской клиники имело репутацию медицинского центра, успешно занимающегося лечением пограничных расстройств. К нам приезжали пациенты со всей страны и получали здесь первоклассное лечение. Мы тогда начали планировать сравнительное исследование модифицированных психодинамических методов, применяемых при тяжелых личностных расстройствах (разработанных доктором Отто Кернбергом, в то время – директором клиники), и новой методики когнитивно-поведенческого подхода, т. н. диалектической поведенческой терапии, или DBT ( dialectical behaviour therapy ). Автор метода DBT Марша Линехан, как и Кернберг, активно и с большим энтузиазмом продвигала свой терапевтический подход [70]. Она была приглашена в Вестчестер, чтобы познакомить врачей со своим методом, и я имел возможность обучиться ему у нее лично. Могу сказать, что я довольно хорошо знал и понимал как более традиционный метод психодинамической терапии, так и новый когнитивно-поведенческий подход к лечению пациентов с тяжелыми личностными расстройствами.

Когда наша встреча подошла к концу, я сказал Рэймонду и его родителям, что, по моему мнению, у него есть некоторые симптомы пограничного расстройства, как и признаки личностного расстройства, а также небольшие обратимые нейробиологические нарушения, которые технически называются «расстройствами первой оси ( axis I )». Это были упомянутые в истории болезни Рэймонда тревожные и депрессивные симптомы. Поскольку он на тот момент не проявлял склонности к суициду, а его настроение несколько улучшилось за последние недели, я полагал, что его вполне успешно можно лечить и амбулаторно. Имея за спиной наш специализирующийся на пограничных расстройствах стационар, я успокоил их, сказав, что он может быть госпитализирован в любой момент, если это потребуется, однако отметил, что считаю это излишним, при условии (я подчеркнул!), что он будет получать надлежащее лечение дома. После моих слов Рэймонд заметно расслабился. Тут до меня дошло, как сильно он боялся, что родители собираются запихнуть его в клинику против воли.

Нужно было разработать для него оптимальную схему лечения. Я высказал свои терапевтические предложения в уважительном, но уверенном и не терпящем сомнений тоне, так как мать Рэймонда (по всей видимости – центр принятия решений в их семье) уже показала свое пренебрежение психиатрией. «Лекарства – это нормально. Но я не подпущу к нему этих фрейдистских типов. Говорить о сексе и обвинять матерей во всех бедах – это все, что они умеют».

Я понял, что она не даст мне спокойно заниматься моей работой. Пришлось сконцентрироваться на психофармакологической помощи. Что меня несколько шокировало, так это признание матери Рэймонда, что она получала рецепты для сына у обычного терапевта. Я сказал ей, что лекарства по предложенной мной схеме можно принимать и в амбулаторных условиях, но назначать их всегда должен психиатр, а не врач общей практики. Я порекомендовал им также найти для Рэймонда курс поддерживающей психодинамической терапии как предпочтительный метод лечения для пациента, живущего дома.

К моему небольшому удивлению, матери эта идея понравилась. Я подумал, что, возможно, у нее есть какой-то знакомый врач на примете. Мне пришлось сказать, что я не могу порекомендовать никаких психиатров поблизости от их дома, но посоветовал Рэймонду попросить дядю найти специалиста в медшколе их города.

Мы договорились, что, если состояние ухудшится, они сразу мне позвонят.

Примерно через три месяца Рэймонд пришел на прием, как мы это и планировали. В этот раз он был один – опять хороший знак. Он стал меньше нервничать, прекратил резать себя, стал более активным. Он даже поступил в местный колледж.

– Мне стало намного лучше, – сказал он. – Я встретил женщину, мы теперь хорошие друзья. Она тоже себя резала. Сильнее, чем я раньше… Но мне наконец-то есть с кем поговорить. Это помогает.

Мне хотелось сначала обсудить, как действуют лекарства, а затем поговорить о его психотерапии.

– Я иногда еще испытываю гнев, но вы были правы. Мне давали слишком много таблеток. По максимуму. Когда я встретился со своим новым психиатром, которого нашел дядя, он сразу сказал: «Ого! Сколько сильных нейролептиков. Мы должны избавиться от большинства. И «бензо» (менее активных транквилизаторов) ты принимаешь многовато». Назначил мне другой антидепрессант, и, вуаля, через неделю все побочные эффекты исчезли. Он сказал, что согласен со всеми вашими рекомендациями. Это дядя ему рассказал о ваших предложениях.