Милана Тюльпанова-Кержакова - Убей в себе жертву

Между этими встречами Саша позвал меня на разговор. Мои юристы и мама – все отговаривали меня. Но я по-прежнему оставалась зависимой от Саши и пошла на эту встречу.

Саша попросил меня подписать разрешение на проживание ребенка с ним. Он обещал, что я буду видеться с ним сколько захочу, и Тёма будет иногда жить со мной, но для него принципиально было, чтобы место проживания ребенка было определено с ним. Я сидела, слушала, что он говорит, смотрела в его глаза и понимала, что это – мой наркотик. Я не должна быть рядом с ним. Это – моя зона риска.

Слава богу, со мной пошла мой адвокат Ольга Валентиновна, и я бесконечно благодарна ей. Потому что, когда Саша положил передо мной эти бумаги, и я уже была готова их подписать, она просто выдернула меня из-за стола, и мы ушли. Я плакала, билась в истерике, говорила о том, что, возможно, он все осознал, и надо было сделать так, как он сказал…

Но сейчас я понимаю четко – это была очередная манипуляция. И, подписав ту бумагу, как подписала ее предыдущая жена Саши, сына я больше никогда бы не увидела. Либо я виделась бы с ним редко, в строго установленное время, потому что для суда нет ничего хуже, чем мать, которая добровольно соглашается на определение места проживания ребенка с отцом и не борется за него.

«Саша попросил меня подписать разрешение на определение места жительства нашего сына с ним. Но, подписав ту бумагу, как подписала ее его предыдущая жена, сына я больше никогда бы не увидела»

Через какое-то время мы поехали к Саше за ребенком во второй раз. Была зима, декабрь, очень холодно. Я опять была с мамой и со всем этим «конвоем» – юристами, понятыми, охраной, психологами… Сначала Саша не открывал нам дверь. Ее пришлось взломать, мы имели на это право, потому что к тому моменту в бумагу из суда была внесена поправка о том, что мы можем принудительно забрать ребенка.

Мы зашли в дом. Саша вышел с сыном на руках, тот был полностью раздет, одежда лежала рядом. Мы сошлись, как две враждующие армии – по мою сторону стояли люди, которые приехали со мной, а с Сашиной стороны – его психологи, юристы, большое количество камер. Он позвал журналистов «Фонтанки.ру», которым уже давно платил деньги за то, чтобы они с момента нашего развода писали про меня самую ужасную грязь, какую только можно было придумать.

«Через какое-то время мы поехали к Саше за ребенком во второй раз. Сначала Саша не открывал нам дверь. Ее пришлось взломать, мы имели на это право, потому что к тому моменту в бумагу из суда была внесена поправка о том, что мы можем принудительно забрать ребенка»

Один из приставов сказал мне: «Милана, у тебя есть буквально минута для того, чтобы подойти к сыну, взять его и бежать, как Форрест Гамп, куда глаза глядят. Потому что, возможно, больше такой возможности нам не представится». Как я уже говорила, с юридической точки зрения, если ребенок начинает плакать, вся процедура останавливается.

Пристав попросил Сашу поставить ребенка на пол и отойти на несколько метров. Он это сделал. Я на цыпочках подошла к Тёме, сказала ему: «Привет, малыш». Взяла его на руки и дальше – я не могу даже описать, с какой скоростью я выбежала из этого дома. Я закрыла его, раздетого, своей шубой и побежала со всех ног. Каким-то образом пробила калитку, хотя она была на замке, и спряталась в машине приставов. Уже оттуда я увидела, как за мной бежит разъяренный Саша, его адвокаты, психологи. Он кричал, что хочет пойти на мировую, что-то еще… Но теперь я не чувствовала к нему ничего, кроме ярости. И радости от того, что мой сын теперь со мной. Тёма, спасибо ему за это, за все это время не издал ни звука. Он начал плакать только в машине.

«Мы сошлись, как две враждующие армии – по мою сторону стояли люди, которые приехали со мной, а с Сашиной стороны – его психологи, юристы, было большое количество камер…»

В этот момент я поняла, что все было не напрасно – все эти месяцы борьбы, слезы, переживания. Все Сашины манипуляции, оскорбления, порочащие меня сообщения в СМИ – оказались бессмысленны. А я добилась своей цели. Я забрала ребенка. И мы отвезли его домой.

Тем временем, судебный процесс продолжался. Нам обоим была назначена психолого-педагогическая экспертиза. Она должна была показать, к кому из родителей больше тянется ребенок.

На тот момент сын жил со мной уже около четырех месяцев, он привык ко мне, начал, наконец, называть мамой. Так что у меня были все шансы пройти это испытание хорошо. Видимо, Саша это понимал. Он не хотел проходить экспертизу, говорил, что все суды и эксперты куплены, называл эту процедуру унижением, но все-таки пошел. Правда, во время встречи вел себя агрессивно, огрызался на психологов, нервничал.

«Зная, что сын стал называть меня мамой, Саша понял, что я смогу пройти это испытание. Он не хотел проходить экспертизу, говорил, что все суды и эксперты куплены, называл эту процедуру унижением, но все-таки пошел. Правда, во время встречи вел себя агрессивно, огрызался на психологов, нервничал»

Сначала нам задавали вопросы, связанные с ребенком, потом попросили пройти психологические тесты, а в конце мы должны были нарисовать свою семью. Я нарисовала себя, Тёму, маму, брата, бабушку, дядю и тетю. По тому, на каком расстоянии от себя ты рисуешь своих близких, психологи судят о твоем к ним отношении. Я изобразила сына прямо рядом с собой.

Саша же изобразил всех троих своих детей на одинаковом расстоянии от своей фигуры.

Так как у Саши, помимо Темы, есть еще двое детей, конечно, я оказалась в более выигрышном положении. Не думаю, что это послужило решающим фактором, но все же эксперты высказались в мою пользу. Про Сашу же написали в заключении, что у него есть проблемы с агрессией.

Как-то во время бракоразводного процесса, уже в апреле, мне позвонили из полиции и попросили прийти в отделение, на разговор со следователем. Я приехала туда. Пока ждала вызова, рассматривала на стенах фотографии насильников и убийц. И искренне недоумевала – что я делаю в этой компании. Когда я зашла в кабинет, следователь рассказал, что, оказывается, мой муж написал на меня заявление – якобы, я решила его убить, и попросил защиты у полиции. Это был совершенный абсурд. Он написал целый рукописный том, в котором говорилось, что я приезжала с какими-то мужчинами к его дому, угрожала ему, хотя такого, естественно, никогда не было. После разговора со мной дело закрыли.

«Когда я зашла в кабинет, следователь рассказал, что, оказывается, мой муж написал на меня заявление – якобы, я решила его убить, и попросил защиты у полиции. Это был абсурд. Но абьюзер абсолютно не отдает себе отчет в своих действиях. От него можно ожидать чего угодно»