Леонид Борткевич - «Песняры» и Ольга

Потом Никсон пожал всем руки, сказал персонально в адрес каждого добрые слова (проявив при этом удивительную осведомленность) и сделал маленькие подарки: женщинам — золотые броши с гербом Белого дома, мужчинам — такие же запонки.

Прощальная речь президента была короткой и разной (вероятно, так полагалось по сценарию встречи):

— Вы — гимнасты. Вы прыгаете, вертитесь, летите вниз головой над снарядом. И всегда приземляетесь на ноги. Мне думается, нам, политикам, есть чему у вас поучиться. Особенно вот такому умению — всегда, в любой экстремальной ситуации, твердо становиться на ноги.

Вот и все. Мысленно задним числом Ольга извинилась перед Никсоном за свое утреннее недовольство.

Когда настал последний, восемнадцатый день того первого американского турне, группу ошарашили новостью — летим не в Москву, а… на очередное выступление в Чикаго. Ольга сначала расстроилась, а потом…

Из воспоминаний Ольги:

— Мы провели прелюбопытные, преприятные дни. Даже по меркам той американской влюбленности в Чикаго нас принимали с каким-то невероятным интересом и вниманием.

Словно не «Боинг» приземлился на местном аэродроме, а по меньшей мере звездолет инопланетян. В день нашего приезда первые полосы газет кричали гигантскими заголовками, перевирая на все лады тему «российских пришельцев». Словом, едва спустившись с трапа самолета и выслушав приветственные слова, мы тотчас забыли свои недавние страхи по поводу того, что летим в столицу американской преступности, город гангстеров, антисоветчиков, наркоманов и игроков в рулетку.

Двухчасовое выступление, как и все предыдущие, прошло «на бис». А вечером на торжественном приеме в честь русских спортсменов Ричард Дик Дейли, мэр Чикаго, подводя черту под пышными речами, вдруг совершенно серьезно произнес:

— Отныне и до скончания века 26 марта объявляется в Чикаго Днем Ольги Корбут, а сама она провозглашался почетным гражданином города!

Вот так, ни больше и ни меньше!

Сияющий мэр вручил Оле памятную медаль, расцеловал в точности по русскому обычаю, и они минут двадцать стояли обнявшись, позируя разнокалиберным фотообъективам и кинокамерам. Ольга раздала за вечер тысячи три автографов.

Каждый год потом, до начала восьмидесятых, Ольге в Гродно, а затем в Минск аккуратно в феврале приходили открытки с приглашением посетить Чикаго. «Уважаемая мисс Корбут! Сердечно просим принять участие…» А потом открытки перестали приходить: то ли забыли, то ли обиделись за молчание…

Чикаго запомнился еще двумя событиями, происшедшими позднее. Первое — веселое, второе — грустное. Однажды автобус с гимнастками притормозил на одной из тихих, отдаленных от центра улиц. Девушкам хотелось вдали от людской толчеи побродить по городу, поговорить ни о чем, вспомнить дом, приобрести сувениры. Но и здесь их узнали, налетели любители автографов, окружили, забаррикадировали путь к отступлению. Целый час гимнастки расписывались на тетрадных листках, фотографиях, рекламных проспектах, журнальных вырезках, визитных карточках, а то и на обыкновенных клочках бумаги, пока — бочком, бочком — не сумели просочиться обратно в автобус. Дверь за Любой Богдановой защелкнулась, и все вздохнули с облегчением.

Автобус стал медленно выбираться на простор широченной пустой улицы. И тут девушки увидели мальчишку лет двенадцати, идущего на руках вслед за ними. Автобус набирал скорость, а он упрямо продвигался вдоль обочины вслед. Двадцать метров, пятьдесят, сто! «Остановите, остановите!» — закричали все хором. Водитель отважно дал «задний». Девушки, повыпрыгивали на тротуар, окружили мальчишку, поставили на ноги: «В чем дело?»

Дело было в автографе, который он не сумел получить. Конечно, ему вручили и автографы, и цветы, и значки, оказавшиеся под рукой. Ольга потом смеялась, что, наверное, у нее такого лица, как у этого мальчишки, не было даже после Мюнхена.

Второй случай прямо противоположного свойства, из категории «ложка дегтя на бочку меда». В Чикаго анонимный доброжелатель (а может, подлец) позвонил и полицию и сообщил: «На Корбут готовится покушение». Если это юмор, то черный. «Никогда не думала, — говорила Ольга, — что так плохо жить на свете, когда ждешь выстрела ниоткуда, утром, в полдень или вечером, из окна на двенадцатом (или третьем) этаже дома напротив или из канализационного люка, вон того, незакрытого, справа. Как-то сразу пропадает охота играть в любимицу публики, в маленькую героиню, в осчастливленную Золушку. Тянет запереться в гостиничном номере на два оборота, сидеть там не шелохнувшись, болезненно прислушиваясь к шагам в коридоре, дыханию улицы за гардинами, гулким вздохам водопроводного крана в ванной. Так трудно оторваться от кресла и вместе со всеми куда-то двигаться. И что-то говорить и делать. И идти не оглядываясь. И делать вид, что все хорошо. И ждать, слыша, как звенит внутри нерв».

«Пустое! — говорили американцы, хлопая попеременно то Ольгу, то руководителей делегации по плечу. — Обыкновенная провокация, чтобы испортить вам настроение. Ничего не случится». При этом на встрече с учащимися колледжа вокруг Ольги ненавязчиво расположилась группа джентльменов в штатском. Придирчиво оглядев заслон, она отметила: ребята — профессионалы, откуда бы ни грохнуло в этом помещении, до нее пуле не добраться.

Страхи действительно оказались напрасными. Никто не стрелял, не покушался, не преследовал. Только тихий, почти неуловимый зуммер остался после того внутри.

К моменту, когда над олимпийским помостом в Монреале зазвучал фрагмент из первого концерта Чайковского, приглашая гимнасток на построение, у Ольги все было сделано «на 100 процентов». Обновлены, усложнены и отрепетированы все старые программы. Варненский прыжок «360 плюс 360» отточен до блеска.

На бревне интереснейшая связка: «фляк» и тут же в темпе «бланш-перекат». И оригинальный соскок — сальто вперед с поворотом на 540 градусов. И так далее, и так далее. Да, все могло быть «на сто процентов». Могло, но не стало.

За несколько дней до старта в очередной раз захандрил голеностоп — старая травма. Травмы всегда случаются некстати, такова уж их природа. Но чтобы так некстати! Ольга щадила себя, практически не выполняла соскоков на последнем этапе подготовки. Врачи колдовали над ногой, кажется, подлатали, заштопали.

Увы, к середине обязательной программы Оля уже не просто хромала — ковыляла. У беды цепная реакция. Личный зачет Олимпиады для нее закончился: пришлось выбросить двойное сальто на «произвольных», изъять «сальто Корбут» из комбинации на брусьях, кое-что урезать в остальных программах. На одной ноге такие элементы не исполнишь. Посмотрели ей в глаза, спросили: «Сможешь выступать?» — «Смогу».