Сергей Шойгу - Про вчера [litres]

Виктор Степанович умел ошарашить, и этот вывод подтверждался не раз.

– По твоему лицу вижу, что и для тебя это открытие, – сказал он. – Найди и пошли его на х…

Я только дошёл до двери его кабинета, а он вслед:

– Постой, не надо. Я его сам пошлю!

Несколько министров поехали с Черномырдиным в Кабардино-Балкарию, в командировку. Он тогда был премьер-министр, лицо охраняемое.

На месте всех разместили в таком специальном доме, много комнат, общий холл. Поработали, поговорили, поужинали, разошлись спать.

Ночью мне показалось, что гремит гром. Причём гремит ритмично. Прогремел – пауза, прогремел – пауза. Потом я подумал, что это не гром, а лист кровельного железа дребезжит и отрывается. Вышел в холл, у двери охрана дежурит возле телефона спецсвязи, при моём появлении сотрудник поднимает голову и говорит: «Спите». Я понял, что это не гром, а Виктор Степанович.

Утром садимся завтракать – чай-кефир, бутерброды-баклажаны, а меня всё подмывает спросить, как живут-то с ним при такой артиллерии? И я говорю: «Виктор Степанович, встал ночью, был удивлён». Он смеётся: «Если бы ты один!» – и рассказывает историю.

Когда он уже работал в ЦК – ездил по разным месторождениям. Приехал в один город, а там в гостинице только один двухместный номер.

– Я особо не капризничал, поселился в номер с соседом – солидным мужчиной. Вечером после работы поговорили, выпили по рюмочке, приготовились ко сну. И мужчина говорит: «Мне неудобно, но я очень сильно храплю, ложитесь раньше меня, иначе вы просто не заснёте». Меня долго уговаривать не надо, пошёл лёг. Просыпаюсь в пять утра. Перед кроватью на коленях стоит сосед и умоляет: «Миленький, ну хоть на минуточку… Ну дай ты мне поспать!» И ведь мужику неудобно в гостинице сказать, мол, выселяйте моего соседа. Он, бедный, чуть ли не в рабочее общежитие съехал, чтобы только со мной в одном номере не ночевать.

И ведь Черномырдин уникальный был человек, не переносивший на уровне подсознания, на физическом, органическом уровне ложь, ни маленькую, ни большую. А я всегда за ним пытался записывать, особенно на заседаниях правительства, где он сыпал перлами – от всей души.

Было какое-то заседание правительства, он опоздал, что бывало крайне редко. Зашёл, кинул папку на стол и сказал:

– Ну что, члены? – И сел. Видимо, приехал с мероприятия, не переключился ещё, думал о нём. Потом он вернулся мыслями к нам, вспомнил, что произнёс только первую часть фразы, и добавил: – Да, правительства.

Я видел лица министров. На одних было удивление: за что мы членами-то стали? А на других – нет. И меня это тогда удивило.

К концу его жизни мы стали хорошими товарищами. Он уже был послом в Украине, мы сидели с ним, выпивали, выпили всё, что было, завершили часа в четыре ночи. И он меня спрашивает:

– К тебе или ко мне продолжать пойдём?

– Давайте ко мне, я моложе, мне неудобно тревожить вашу семью.

И вот в четыре утра мы едем по Кутузовскому проспекту. А в то время там, напротив Поклонной горы, стояли ларёчки. И вдруг Черномырдин говорит: без цветов не пойдёт. Я пытаюсь его остановить – какие цветы, какие букеты, четыре утра, но он не унимается. В итоге мы остановились, разбудили продавщицу, она не узнала ни меня, ни его, ей абсолютно было всё равно.

Набрали цветов, и он меня спрашивает:

– А деньги у нас есть?

И я понимаю, что он в последний раз их видел в советское время. Хорошо, нашлись деньги у его охраны. Мы припёрлись с этими цветами ко мне, продолжили, разошлись в половине седьмого.

А в девять утра начинался съезд, как ни противно, объединительный – «Наш Дом – Россия» и «Отечество» лужковское. Виктор Степанович уже был рядовым делегатом, а я партийным вождём, сижу в президиуме не спамши. И из президиума смотрю на него – такое впечатление, что он поспал часов восемь, покушал свежей сметанки, запил некрепким кофе, закусил бутербродом с сыром.

Сидит в свежевыглаженной рубашке, как делегат XXVI съезда партии.

Я потом спустился и ему говорю:

– Ну, силён!

Он сказал мне одно слово:

– Школа.

1995–1996-й – годы ожидания прыжка. Что в Кремле творится, никому не понятно, хотя все всё знают.

Коммунисты язвительно подначивают: а чего вы хотели?

Все готовятся к президентским выборам, начинается кампания «Голосуй сердцем», никто никому не верит, из-за рубежа ждём кредитов МВФ.

В коридорах власти повсеместно витали разные слухи и теории заговоров. Момент был такой, что власть могли раз – и потерять, а кто подберёт, кто первым подбежит, никакие экстрасенсы из ФСБ предсказать не брались. Кто может прийти, пока Ельцин работает над документами на даче…

Я в МЧС, в здании в самом центре Москвы, летаем бесконечно по всем трагедиям на планете. Думал, пока там – вся эта склока мимо пройдёт хоть. Ан нет, доброжелатели не дремлют.

Пригласил В. С. Черномырдин: «Твои замы и ряд командиров на местах участвуют в заговоре по свержению власти, похоже. Вот фамилии, вот подразделения. Езжай и немедленно разберись. Там, как ты видишь, в основном афганцы и выходцы из разных спецподразделений. Возглавляет всё это тоже твой зам. Между прочим, Герой Советского Союза».

Перед тем как уехать, изложил в рапорте: «Я своих подчинённых знаю и полностью им доверяю. Всё услышанное – полная чушь и фантазии тех, кто не может разобраться в ситуации и выдумывает врагов и революционеров. Исходя из этого, при таком уровне доверия, не считаю возможным оставаться на занимаемой должности. Прошу принять мою отставку».

ЧВС заявление забрал, прочёл, насупился: «У тебя три дня, поторопись. Как ты понимаешь, могут начаться аресты. Хотя, я думаю, далеко не все е…ь» (тронулись умом).

Поехал. Собрал народ. Проверили все части и центры по списку, до утра побеседовал с каждым лично. Сверили все командировочные: кто, когда, с кем, куда, в одно ли время? На второй день доложил.

Этот мой рапорт Черномырдин тоже порвал.

Когда он был уже спецпослом в Киеве, мы часто встречались, много о чём говорили, и только тогда по его рассказам я понял, чем вся эта история (до сих пор не знаю, кем задуманная) могла закончиться.

И в этот раз Виктор Степанович всё взял на себя, не позволил лютовать, а желающих было много.

Тот май на севере Сахалина был необычно жаркий. В городе цвели вишни. Уже посадили картошку. Тайга вокруг города дышала теплом. В школе праздновали последний звонок двадцать шесть выпускников. Вместе с учителями. Днём было солнечно. Праздновали допоздна.

Нефтегорск рухнул в час ночи. Именно рухнул. Землетрясение, почти восемь баллов. Уцелело всего несколько зданий: отделение милиции, часть школы, часть администрации. Школа и все пятиэтажки, построенные из шлакобетонных панелей, легли, оставив внутри себя спящих, любящих, ждущих. Девушек с белыми бантами, в белых фартучках и гольфах. Ребят с пушком под носом. Ещё и не брившихся. Все они были в школьном зале. Их доставали из-под завала ещё четыре дня. Из двадцати шести выпускников выжили девять. Под обломками погибли две тысячи сорок человек, большая часть жителей города.