Денис Ахапкин - Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Кроме Библии главными книгами для нее в ту пору становятся «Божественная комедия» Данте и тома стихов и прозы Пушкина. Ахматовой всегда свойственно было не экстенсивное чтение, охватывающее все новые и новые имена и заглавия, а перечитывание в течение жизни небольшого количества книг, которые были важны для нее и в которых она каждый раз открывала новые смыслы — в зависимости от личного опыта, исторического контекста и собеседников, с которыми шел разговор об этих книгах.

Данте — один из самых важных для Ахматовой поэтов прошлого. Дантовский миф вошел в ахматовскую поэзию почти с самого начала, а кроме этого довольно рано стал частью ее литературной биографии. Так, Николай Гумилев посвящает семнадцатилетней Ахматовой цикл «Беатриче», где сам он предстает в образе Данте.

«Божественная комедия» — книга, которая была с Ахматовой всегда. В 1939 году отвечая на вопрос Лидии Чуковской о том, знает ли она итальянский язык, Ахматова «величаво и скромно» отвечает: «Я всю жизнь читаю Данта» [74] Чуковская Л. К. Записки. Т. 1. C. 26. . Читает она его в подлиннике, по-итальянски. В Литературном музее Института русской литературы (Пушкинского дома) хранится принадлежавший Ахматовой экземпляр антологии итальянской поэзии, начинающейся с «Божественной комедии». В нем сохранились пометки Ахматовой, свидетельствующие о многократном и внимательном чтении — «разного рода подчеркивания, заметки на полях, крестики, отчеркивания, и т. п., а также разнообразные отсылки к другим местам в данном произведении или аналогии с другими авторами» [75] Мейлах М. Б., Топоров В. Н. Ахматова и Данте. C. 265. .

Главным ее собеседником, с которым она часами говорит о Данте, в моменты нечастых встреч становится Осип Мандельштам. Эмма Герштейн вспоминает: «С Осипом Эмильевичем у Анны Андреевны были свои отдельные разговоры <���…> с детским увлечением они читали вслух по-итальянски „Божественную комедию“. Вернее, не читали, а как бы разыгрывали в лицах, и Анна Андреевна стеснялась невольно вырывавшегося у нее восторга» [76] Черных В. А. Летопись. C. 334. .

Сама Ахматова вспоминает: «В 1933 году Мандельштамы приехали в Ленинград по чьему-то приглашению. Они остановились в Европейской гостинице. У Осипа было два вечера. Он только что выучил итальянский язык и бредил Дантом, читая наизусть страницами. Мы стали говорить о „Чистилище“, и я прочла кусок из XXX песни (явление Беатриче) <���…> Осип заплакал. Я испугалась — „что такое?“ — „Нет, ничего, только эти слова и вашим голосом“» [77] Ахматова А. А. Собрание сочинений. Т. 5. C. 40–41. .

Вот терцины из XXX песни «Чистилища», о которых идет речь (в переводе М. Лозинского):

Это место «Божественной комедии» было любимым у Ахматовой и Мандельштама, его Ахматова цитирует в своем выступлении на вечере, посвященном Данте: «Это явление навеки, и до сих пор перед всем миром она стоит под белым покрывалом, подпоясанная оливковой ветвью, в платье цвета живого огня и в зеленом плаще» [78] Ахматова А. А. Собрание сочинений в шести томах. Т. 6. Проза. Из дневников. М.: Эллис Лак, 2002. C. 7. .

Кстати, эту же любимую ахматовскую цитату из Данте Бродский имеет в виду, когда в стихотворении «Развивая Платона» описывает утопический город, в котором можно увидеть реальные черты Петербурга/Ленинграда и безошибочно опознать образ неназванной Ахматовой:

О разговорах Мандельштама и Ахматовой, в которых они обсуждали Данте, вспоминают и другие мемуаристы. Этот взаимный интерес вылился в творчестве обоих в ставшие классическими тексты. У Мандельштама — большое эссе «Разговор о Данте», у Ахматовой — стихотворение «Данте», которое она написала в 1936 году. Что примечательно — в августе.

Это не просто стихотворение об итальянском поэте. Поставленная под текстом дата отсылает нас к истории ахматовского интереса к Данте, к беседам с Осипом Мандельштамом в 1933 году, вскоре после того, как он написал «Разговор о Данте», и к последующей ссылке Мандельштама в Воронеж [79] Bethea D. M. Joseph Brodsky and the Creation of Exile. Princeton: Princeton University Press, 1994. C. 67. . «Дикий вопль судьбы» также применим к изгнаннику Данте, как и к изгнаннику Мандельштаму, и Ахматова, говоря об одном поэте, отсылает нас к судьбе другого. Подобную тактику впоследствии использует Бродский в «Декабре во Флоренции».

Интересно, что Ахматова сопереживает Лотовой жене, которая оглянулась, и одновременно восхищается тем, что Данте, уходя в изгнание, не оглянулся. Это кажущееся противоречие снимается, если обратить внимание на то, что в этих двух случаях взгляд назад связан с двумя разными причинами.

Данте следует завету Вергилия «взгляни и проходи», не оглядываясь на остающиеся в преддверии ада души, столь ничтожные, что даже ад не может их принять [80] Мейлах М. Б., Топоров В. Н. Ахматова и Данте. C. 300. . Жена Лота, как уже отмечалось выше, оглядывается на свое прошлое, и красные стены родного Содома оказываются местом памяти, как в ахматовских стихах местом памяти оказывается сожженное Царское Село или исчезнувший вместе с друзьями и близкими в мареве революций и войн Петербург: