Михаил Кравченко - Звезды комбата

Из-за моста послышался выстрел противотанкового орудия, застрочили пулеметы, прикрывающие фанатика-фашиста.

— Огонь по пушке! — скомандовал Агеев башнеру Хлебникову. Налетов тем временем перебежками двинулся к офицеру-минеру. Короткий, как молния, поединок — и гитлеровец лежит с размозженным черепом.

Танк Агеева, ведя яростный пулеметно-пушечный огонь, устремился на западный берег. За ним тут же последовал и второй Т-34 и бронетранспортер Налетова.

…Уже совсем рассвело. Заметив слева вдалеке движение танков, Хохряков навел на них бинокль: «Туда должен выйти головной дозор батальона Тонконога. Он или враг?» Внося ясность в размышления Хохрякова, на левом фланге завязалась перестрелка тридцатьчетверок и наших самоходок с немецкой артиллерийской батареей.

Семен Васильевич взглянул на часы: «Десять ноль-ноль. А к вечеру нужно быть в Ченстохове».

Вдруг донеслась пальба из района моста, и вскоре в шлемофоне комбата раздался торопливо-тревожный голос Агеева:

— Я уже за Вартой. Вышел на шоссе в глубокой балке. По обеим сторонам на плоскогорье — Мстув. Впереди — немцы. Видимо-невидимо. Их колонна остановилась. Обхода нет. Что делать?

— Сейчас, Агеев, сию минуту… — озабоченно ответил Хохряков и, высунувшись из люка, помахал Горюшкину, который беседовал со своими мотострелкеми у соседнего танка: «Скорее!»

Николай Иванович вскочил на броню командирской машины.

— Моторы! — крикнул Хохряков ожидавшим сигнала командирам и, развертывая карту, повернулся к Горюшкину: — Значит, так, Николай. Мост в наших руках. Агеев встретился с многочисленным противником. Быть может, это выдвигается к Варте дивизия, о которой предупреждал Батя. Короче, предстоит кровавая сеча. Как только минуем мост, я даю минутную остановку. Ты одной ротой занимаешь мост, все предмостные позиции и пропускаешь все танки бригады. Потом — ко мне на выручку. Оставлю тебе за мостом танк старшего лейтенанта Башева — для связи со мной и бригадой. Остальные роты пойдут со мной. Возражений нет?

Возражений не было.

Танки с ходу взяли предельную скорость.

— Фашисты слегка постреливают, мы пока огонь не открываем! — снова напомнил о себе лейтенант.

— Иду, Гриша, держись!

Хохряков понимал, в какое трудное положение попал Агеев. Лейтенант, двадцати двух лет от роду, со взводом танков и единственным бронетранспортером очутился лицом к лицу с крупными силами неприятеля. Внезапность появления советского танка, видимо, привела фашистов в смятение, и, пожалуй, они только поэтому, да еще находясь в глубоком дефиле, не открывают шквального огня. А что предпринять Агееву? Выйти из танка и предложить гитлеровцам сложить оружие было бы полнейшим безрассудством. Любой из головорезов-эсэсовцев возьмет храбреца на мушку. А в прямом военном противостоянии танковый взвод — не сила против дивизии, в которой, несомненно, есть и подразделения фаустпатронщиков, и противотанковая артиллерия, и штурмовые орудия, а в хвосте колонны, по-видимому, и танки. Правда, из сообщений газет Хохрякову известен случай, когда рота танков под командованием старшего лейтенанта Колобанова (из 1-й танковой дивизии) преградила под Гатчиной путь 8-й танковой дивизии фашистов и вышла из боя победителем. Да и сам Хохряков в бою под Проскуровом сумел 17 марта 1944 года с семью оставшимися танками отразить натиск почти целой вражеской дивизии. Однако и в первом и во втором случаях были другие обстоятельства: танкисты действовали внезапно, из засад, стояли насмерть на своей земле. Здесь же совершенно иные обстоятельства. Иным должно быть и твое решение, командир головного отряда. Помни, что к исходу дня нужно освободить Ченстохову. Что ж, будем драться. Сотни смертей принесет этот бой врагу. Будут жертвы и на твоей стороне, комбат, — среди танкистов и мотострелков. Но зато ты выполнишь приказ, не запятнаешь свою воинскую честь, а так уже принято веками, что честь солдата проверяется в бою с численно превосходящим врагом. Итак, вперед!

…Танки передового отряда прогрохотали по мосту и, как было условлено, на минуту остановились; с передних машин посыпались мотострелки.

Хохряков вызвал Агеева:

— Слушай, Гриша. Немедленно отойди и, если можешь, проберись в хвост колонны, а мы сейчас ударим в лоб. Понял?

— Есть бить в хвост и в гриву!

— Всем вперед! Передний заднего не ждет! Делай, как я! — Хохряков привычным жестом взмахнул рукой над башней танка.

Само собой разумеется, командир передового отряда имел право принять и другое решение: поддержав огнем, вывести взвод Агеева из дефиле к мосту и на реке Варте принять бой до подхода главных сил бригады. Логическое оправдание такому варианту было: неравные силы, в тесной балке танки — отличная мишень для фаустпатронщиков, артиллерии, авиации…

История оправдала бы и это решение. Но тогда польские города Мстув и Ченстохова остались бы на длительное время в фашистской неволе и непременно были бы стерты с лица земли в позиционных боях. В таком случае сотни тысяч узников, томящихся в гитлеровских лагерях смерти, так и не дождались бы освобождения: всех их могли уничтожить фашисты. Потому, что именно потеря внезапности удара и задержка в наступлении дали бы гитлеровцам время собраться с силами.

Низкое и тусклое зимнее солнце осветило начавшееся побоище.

Тридцатьчетверки, по две в ряд врезаясь в колонны гитлеровских войск, продвигались с таким напором и быстротой, что вражеские артиллеристы не успевали разворачивать пушки, пехотинцы — снарядить для броска гранату, а фаустпатронщики — изготовить к бою свое опасное для тридцатьчетверок оружие.

В стороны валились, переворачиваясь вверх тормашками, горящие машины, катились оторванные колеса пушек и стволы минометов, в щепки превращались повозки. Ряды гитлеровцев таяли под напором стали и огня, точно снег в кипящей смоле.

В страшной панике вражеские солдаты и офицеры, бросая оружие и амуницию, с непередаваемым ужасом в глазах ломились в ворота и калитки, лезли в окна домов, взбирались на каменные заборы. Тех же, кто в этой ужасной сутолоке ухитрялся изготовиться к бою, немедленно подавляли автоматчики и пулеметчики Горюшкина. С брони танков они сеяли среди врагов смерть.

А в шлемофонах членов экипажей слышалось: «Вперед!» Гвардии лейтенант Павлов впервые так близко увидел сверкающие боевым азартом глаза Хохрякова: комбат, словно сливаясь с мчащейся на бешеной скорости машиной, неудержимой командой бросал в атаку танковую лавину.

Многие гитлеровцы в страхе бросали оружие и высоко поднятыми руками демонстрировали свою готовность сдаться в плен.

Выполняющее роль своеобразного конвоя подразделение эсэсовцев попыталось прекратить панику. Кое-кто из них сумел в этой сумасбродной сутолоке развернуть к бою противотанковые орудия, однако неодолимые тридцатьчетверки сокрушили их прежде, чем те успели произвести хоть один выстрел.