Валентин Воробьев - Враг народа. Воспоминания художника

Прогулки в сосновом лесу, куда можно было войти и не выйти, купание в озере, заросшем осокой, охота за грибами и ягодками, кишевшими тучами комаров, заживо съедавших мою непривычную жену, разговоры ни о чем утомляли больше, чем беготня по парижским, забитым автомобилями и людьми улицам.

Моя мать с исковерканной жизнью, с разбитой гордыней совсем ушла в себя. Она хорошо ходила, просила каких-то чудодейственных лекарств, совершенные стекла для очков, то и дело бросалась в слезы по чувствительным пустякам прошлого, но ничего не предвещало, что через год она умрет.

Возвращение в Ростов, суета в недостроенном аэропорту, купание в «тихом Дону», почерневшем от нечистот, ночь в самолете, возвращение в Париж пронеслись как пуля.

Живописец Клюев ушел из дому.

Жена Клюева, полная, болезненная женщина, мать троих совершеннолетних сыновей, обзвонив всех знакомых, нигде мужа не обнаружила, и после двух дней отсутствия пошла в милицию и подала заявление на всесоюзный розыск.

На другое утро в застекленной витрине «Не проходите мимо» 18 отделения милиции, Дзержинского района, города Москвы появилось увеличенное фотографическое изображение Клюева с круглой печатью в нижнем углу. Под фотографией довольно крупным шрифтом написали: «Граждане! Разыскивается гражданин Клюев Семен Иванович, 45 лет, блондин, невысокого роста, глаза голубые, лицо круглое, нос длинный. Ушел из дому в синем спортивном костюме. Нашедшего просим сообщить по телеф. 225-20-08 и 225-22-90».

В живописном комбинате, где 15 лет работал Клюев и числился образцовым художником, директриса вытаращила глаза на жену живописца, покачала сочувственно головой, заметила, что та зря тревожится, муж непременно найдется, и выдала под расписку значительный денежный аванс Клюева. Соломенная вдова живописца залилась слезами при виде денег, обозвала мужа паразитом, села в автомобиль «Жигули», который они недавно купили, и уехала.

В то время как по всему Советскому Союзу искали гражданина Клюева С. И., он сидел в подвале на Таганке и пил водку.

Три дня назад, перед приездом жены он зашел в новый бар-автомат на Сретенке выпить пивка, как вдруг увидел за стойкой Василия Лимонова, земляка, друга Ваську, которого не видел около двадцати лет и почти забыл.

Через двадцать лет они охнули от удивления, едва узнав друг друга, как водится старым друзьям, похлопали друг друга по плечам, а Клюев двинул Лимонова в бок кулаком. Купили на радостях пол-литра водки и тут же в пивном баре ее «раздавили», то есть распили пополам, не закусывая, но показалось мало, потому что намечался длинный и увлекательный разговор.

Ночью друзья, не успев довести разговор до третьего курса института, осоловело завалились спать прямо на кучу первомайских лозунгов, а утром Клюева словно подменили. Он потребовал опохмела и наотрез отказался идти на работу, как ни уговаривал его приятель. Они вместе пошли в управление треста, где Лимонов получил получку, опять забрели по дороге в магазин, запаслись всем необходимым для разговора и спустились в подвал.

— Знаешь, Вася, — с некоторой тоской, но и с предчувствием дармовой выпивки, сказал Клюев, — жить надоело! Честно говорю. Как посмотришь, что творится вокруг, дрожь пробирает, страшно делается. Во что превратилась великая Россия? Сначала ее растоптали, — тут Клюев плюнул и растер плевок ногой, — потом всевозможная сволочь кинулась ее разрывать на куски, всякие аферисты, коммунисты, садисты и прочие хапуги.

— Да, впали в маразм, — меланхолично сказал Вася, — все в маразм впали. Не знаю как ты, а я как в Сибирь уехал, так и бросил живопись. Околачиваюсь по стройкам. Сегодня здесь, завтра там, так и кочую. Вот завтра надо ехать в Реутово «доску почета» устанавливать.

— Эх, Вася, какое там Реутово! Искусство гибнет, — разливая по первой, «под соленый огурец», воскликнул Клюев.

— Не знаю, я все любовь свою ищу, и не нахожу, — густым басом сообщил свое сокровенное Вася и высыпал пельмени в кипящую воду, — так и живу без любви.

— Коммунизм и жена одно и то же, Вася, а жена всегда сволочь, — заключил Клюев, раскуривая сигарету. — Возьмем к примеру мою жену. Обыкновенная сволочь, раскрути и со всех сторон — сволочь, дети — подонки! Старший уже идет в армию, а подонок редкостный. Вор, пустобрех, плут и бабник. Одно к одному. Остальные не лучше.

— Жена у тебя, кажется, красавица, — осклабив гнилые зубы, ухмыляясь в черную бороду, пробасил Вася Лимонов.

— О чем ты говоришь, Вася! — встав со скамьи и резко жестикулируя руками, закричал Клюев, — это же подонство! Жениться на «московской прописке». Надоело студенту Клюеву вшей кормить, захотелось столичного комфорта! Вот и женился! Посмотри на меня, Вася! — Перед тобою стоит не Семен Клюев, а пройдоха! Обыкновенный мелкий проходимец! А как все начиналось! Мои этюды на молодежных выставках! Вспомни все это, Вася! — Жили в бараке, вода застывала в кранах, жрали один черствый хлеб с водой и работали! И как работали!

— Ты пельмени любишь вареные или поджаренные на сковороде? — спросил приятеля Вася и начал орудовать тем и другим. — Твоя баба наверное постарела, но порода остается и в старости, — бурчал в густые усы Лимонов, — видная москвичка, мы все облизывались, глядя на нее.

— Брось валять дурака, Вася! Порода! Московская сволочь, а не порода! Обывательница сретенская, да еще в придачу блядь! Каждый день начинается с одного и того же: деньги, Семен, деньги нужны! Нужна квартира, необходим курорт, давай шубу, давай автомобиль!

Клюев прошелся взад-вперед по подвалу, засунув руки в карманы тренировочных брюк, как ходят люди без особенных сомнений в голове, в себе уверенные и всегда сытые.

— Есть еще порох в пороховницах, Вася, друг ты мой старинный! Я тебе докажу, на что способен Клюев!

— Ладно, давай выпьем и закусим, а то на пустой желудок мозги не варят, все в холостую крутятся, — загудел Вася и выставил на обрубок доски кипящие в масле пельмени.

— Ты знаешь, сколько мне лет, Вася? Не знаешь! Смотрю на все это, на этот великолепный студенческий натюрморт, на тебя, черта бородатого, и думаю: я молод и полон сил, я готов своротить горы, я снова живу искусством нашей мечты! Ничего мне не нужно, ни денег, ни квартир, ни жен! Я готов начать все с начала, с нуля. А между прочим, Вася, — закусывая вторую рюмку, продолжал Клюев, — спой! Спой, по старой памяти, согрей душу… ее мать!

«Я милого узнаю по походке, — начал Вася верным, глухим басом, — он носит, носит брюки галифе…» и не успел допеть «мой милый уехал навсегда», как Клюев вскочил, распахнул ворот тренировочной куртки и зарыдал.

— Пой, Вася, пой, душу, душу потроши. Так ее, так!