Валентин Воробьев - Враг народа. Воспоминания художника

Приехавшая на похороны Жанна Яценко в чемодане обнаружила записку: «Мне все безразлично… дел никаких нет… скоро конец».

Все клошарские похороны и ящик с номером благородно оплатила Дина Верни.

В особое развитие русской изобразительной культуры А. Д. Арефьев внес свое яркое и оригинальное видение. Еще в 50-е годы, с кучкой безумных друзей, он раскрыл жанр «советского дна», не подозревая, как глубоко копнул. Этот жанр отличался не только тематической новизной, но и особой формой, идущей от Тулуз-Лотрека, но самостоятельность дара и особая питерская интонация бросались в глаза. Цикл «блядей и алкашей» — потрясающий документ высокой живописной культуры.

Человек, заранее знавший о своем близком конце, шел на него добровольно, как избавление от мучений физических и нравственных.

Саша Арефьев умер бродягой и в гнусном окружении. Мне кажется, что записку такого содержания Арефьев не оставил бы в своей ленинградской квартире с видом на лебединое озеро.

«Мне все безразлично… дел никаких нет… скоро конец».

Запад не нуждается в питерских шизофрениках.

Серия жутких смертей — Елена Строева (петля), Евгений Рухин (пожар), Александр Арефьев (отравление), Надя Эльская (убийство), В. П. Пятницкий (отравление), И. В. Морозов (петля) — напрямую связанных с русским андеграундом, в ходе смертельной вражды.

Журналист Поль Торез был посрамлен, а газета оштрафована. Оскорбленный Шемякин получил в суде желанный выигрыш в виде «почетного франка», Лев Нуссберг сбежал в Германию, однако выиграть один бой не значит добиться полной победы.

Парижская галерейщица Дина Верни готовилась к возмездию.

В тиши немецких кабинетов Нуссберг готовил новую сенсацию.

После кратковременной, летней передышки началась бохумская война.

Как попасть в Брянск?

Дурацкий вопрос — садись в самолет, поезд, автомобиль и поезжай, если большой сноб, иди пешком или на велосипеде.

Брянск мой родной край. Там живет моя мать, отчим Илья Петрович Зарубин, там могилы дедов и пятьсот человек родни с обеих сторон.

Легко сказать, сложнее сделать!

Брянск — закрытая, то есть военная зона, а не просто областной центр. Гражданин без особой прописки не имеет права там жить более трех дней, а иностранец может въехать по специальной командировке, если у него есть образцы польских бюстгальтеров или китайских чайников.

Я и моя жена въехать туда не имели права, но я решил туда попасть, во что бы то ни стало.

Потеряв «прописку», «московский подвал» и «профсоюз», я не потерял надежды увидеть мать. По советским законам я не мог передвигаться за пределы «золотого кольца России», маршрут совершенно мне не нужный. Я хотел видеть мать, живущую в Брянске, показать ей жену Анну и сделать денежный перевод. Мы долго ломали голову как быть и вскорости открыли лазейку, правда шитую белыми нитками, но проверенную и обкатанную до нас.

Ничего героического. Хитрость и расчет.

Город Алэс собирал группу школьников для поездки в Ростов-на-Дону. Туда могли записаться в качестве стажеров и желающие попасть в СССР. 15 июля 1978 года в парижском аэропорту мы встретили бывшую «власовку» Клаву, желавшую попасть в Шахты к родне, и пару армян, спешивших в Ереван.

Решено: едем в Брянск!

Нам предстояла десятидневная поездка с неизвестным содержанием. Мы записались учениками русского языка в Ростов-на-Дону. Самолет спускался в Москве. Пересадка на поезд. На Москву отпущены сутки. Три встречи — с Эдом утром, днем розыски Мышкова и вечером Рудик Антонченко, кристальной души человек, свой в доску.

Встреча с друзьями состоялась на кухне Эда Штейнберга. Он срочно бросил рыбалку на Вытегре, чтобы повидаться с нами. Пришел Генрих Сапгир и Володя Аниканов. Потом с опозданием Кирка Сапгир. Днем пили перцовку и засыпали вопросами, от наивности которых хотелось выть. Например: «Как там наши?»

Наши значит земляки!

Что я знал о земляках? Почти ничего! Слухи, как все. Иосиф Бродский пишет стихи и преподает. Оскар Рабин рисует и учит французский. Сашка Арефьев отравился, Ленка Строева повесилась. Женя Терновский служит в журнале «Континент» и пишет романы. Шемякин дерется с Диной Верни. Лида Мастеркова купила подержанный «Мерседес». Генрих Худяков подметает Нью-Йорк. Лев Нуссберг выбивает из немцев деньги и вернул себе курляндское дворянство.

— Ну а как у вас?

— У нас, старик, прекрасная атмосфера для творчества! — говорит Эд, а Генрих подтверждает кивком головы.

Раздача парижских штучек. Эду — шведские крючки, Гале (она на даче) — духи, Генриху — галстук, Кирке — книжка, Аниканычу — саморучка «Паркер»! Меня обеспечивают русскими деньгами и сажают на поезд Москва — Ростов-на-Дону. Сначала Тмутаракань, оттуда в Брянск. Иного пути нет.

О пыльной столице Всевеликого Войска Донского, городе Ростове, ничего путного сказать не могу, Видел бюст маршала Семена Буденного, развинченный трамвай, мозаику с изображением тов. Брежнева, мусорный пляж с грибком, это все. Изношенный город, пыльный и вонючий, но начальник милиции — прелесть, тоже кристальной души человек.

Россия — самая прозрачная страна в мире. Это всему человечеству доказал немецкий летчик Андреас Руст, в 1987 году посадивший свой самолет на Красной площади без разрешения. Генералы рыбачили. Солдаты спали. Открытые границы и никаких проверок.

А до немца Руста мой друг, англичанин Джон Даусон, сын хорошей фамилии, в 1977 году прошел пешком весь СССР, с запада до востока, от Гродно до Хабаровска без единой задержки. Успел посмотреть на мавзолей Ленина, на Волге грузил арбузы, в сибирском колхозе собирал яблоки и только в Хабаровске сдался на милость властям и британской королеве. Его отмыли в русской бане и отправили в Лондон самолетом.

У нас все возможно, с маленьким условием — не качать права и не лезть на рога.

В Ростове-на-Дону майор милиции, облюбовав парижские духи, задал мне один вопрос: «Ну як там наши казачки?» Я в Париже знал племянника атамана Богаевского и сказал правду: «Все перемерли, товарищ майор, а кто живой, то по домам престарелых».

Вот жук, а!

«Тихий Дон у Москвы, как жить не спрашивал». Подарок правит миром!

Мы расстались на вокзале. «Власовка» Клава рабочим поездом двинулась в Донбасс, а мы сели на пассажирский Ростов — Ленинград. Работа по системе Джона Даусона — улыбка и подарок, «Шанель № 5» для милиции, и сразу заказаны билеты до Брянска.

«Только тихо и возвращайтесь к отлету».

Обойтись без пожара и пережить высокие принципы!

«Мы не мусор, чтобы всех в одну кучу!»

Из окна вагона мелькнуло Азовское море, желтые подсолнечные поля до горизонта. После трехлетнего отсутствия ничего не переменилось. За окном тянулась пустынная, безликая земля с терриконами украинских шахт. На двухминутных остановках поезда выбегали бабы с ведрами горячей картошки. Проводник распределял по полкам безбилетников. Убогие бараки поселков, тощая корова, привязанная к столбу, развинченные вдребезги самосвалы на грязных дорогах.