Кирилл Вышинский - «Жил напротив тюрьмы…». 470 дней в застенках Киева

Подростки и в Лукьяновском СИЗО пытались вести себя как «блатные». Был случай, когда они заподозрили баландёра — раздатчика еды — в том, что он якобы доносил на них администрации. Двое умудрились как-то вылезти через «кормушку» — окошко для передачи пищи — на «продол». Там они напали на этого баландёра и избили человека, который был старше каждого из них раза в три. Потом выяснилось, что в их камере верховодил малолетний племянник какого-то авторитета из киевского пригорода, воспитание сказывалось.

Костя пытался хоть как-то привлечь их к своим занятиям, сделать «адептами секты». Понятно, что он не собирался становиться для них Макаренко или Сухомлинским, у него своих проблем хватало, но всё же вправить мозги с помощью регулярных занятий физическими упражнениями, считал вполне реальным.

Пример Кости и его «секты» ещё раз заставляет меня повторить — огромное количество разных людей, прошедших передо мной в тюрьме, не оставили у меня ощущения, что все они или хотя бы большинство из них абсолютно испорчены криминальным миром. И, несмотря на присутствие некоей внутренней тюремной иерархии, отношения между теми, с кем я встречался, строились на основании не того, кем ты хочешь казаться, а что из себя на самом деле представляешь.

В той среде, где я побывал, было важно, с каким «бэкграундом» ты туда заехал, справедливо или несправедливо оказался в тюрьме. Заключённые по уголовным статьям смотрели на нас, политических, как на случайных и даже странных для украинской тюрьмы людей. Они не понимали, за что политических в ней держат. Для уголовника государство закономерно всегда было главным врагом. Оно, государство, изначально несправедливо к воровскому миру, поскольку он живёт по другим законам. И появление большой категории людей, попавших в тюрьму за то, что они выполняли свой долг, служебный и профессиональный, — политиков, сотрудников силовых структур, журналистов — вызывало удивление у «джентльменов удачи», а сами политические — сочувствие. Закоренелые уголовники идут на риск попасть в тюрьму осознанно. Люди же, служившие, по сути, государству, представлялись жертвами предательства этого самого государства. Точнее, не самого государства, а определённого политического режима. В данном случае режима Петра Порошенко.

Ещё о занятиях и способах убить время. Несведущие люди часто представляют себе тюрьму как царство картёжной игры. Вспоминают о страстях, с этим связанных, — как в карты проигрывают все свои вещи, пайку чуть ли не на годы вперёд, огромные суммы денег и чуть ли не собственные жизни. Могу сказать, что я никогда не слышал в тюрьме про такие страсти, даже про конфликты из-за игры в карты, да и сами карты видел в руках сокамерников крайне редко. Видел, как соседи играли в какую-то интеллектуальную игру со сложными для меня правилами — то ли покер, то ли бридж. И всё. Зато мой сосед по Лукьяновке играл с блатными «на интерес», то есть на деньги, в настольный теннис. Он был чемпионом города, в котором жил, играл великолепно и как-то его пригласили поиграть «по-серьёзному». Причём если первые два-три партнёра не представляли из себя ничего серьёзного, то потом к столу подошел человек, который до этого равнодушно наблюдал за игрой со стороны, и с первых же подач стало ясно, что он играет профессионально. Оказалось, что в настольный теннис этот персонаж играл на уровне мастера спорта. Ставки в игре были порядка 100 долларов за партию. Мой сосед с ходу проиграл три, но потом все же отыгрался и остался в итоге «при своих» — вовремя остановился. В общем, все как в азартных играх на воле — сначала слабые соперники для затравки, которые втягивают в игру и дают победителю некое чувство эйфории. И так бывает в тюрьме — серьезно проиграться можно не только в карты, но и в настольный теннис.

Тема спорта, точнее, физической активности в условиях неволи — поистине неисчерпаема. Изобретательность заключённых в этом плане так же велика, как и у тех, кто хочет достать алкоголь и наркотики — того, что отнимает здоровье и сокращает жизнь. В так называемых «качалках», оборудованных чаще всего в прогулочных двориках, мне пришлось видеть и самодельные штанги из простых железок, которые собирали тюремные умельцы, и резиновые жгуты, заменяющие эспандеры, с помощью которых качали мускулатуру, а кое-где и фитнес-станки, которые стоят серьезных денег. В тюремном интерьере такие тренажёры выглядели как космические корабли.

Но они были. В тюрьме всё зависит от финансовых возможностей сидельцев. Сидельцы бывают разные — и простые работяги, и министры с банкирами, как в той же Лукьяновке.

На вопрос, поставленный в начале главы — чем же занимаются люди в тюрьме — можно ответить так: они стараются заниматься тем, к чему привыкли на воле. Кто-то ищет забвения в хмельных напитках и одурманивающих веществах. Другие стремятся делать деньги на пороках своих соседей. А кто-то продолжает работать над собой и приобщает к этому других, особенно молодых.

Люди разные, проявляют себя по-разному. И я с огромным интересом знакомился с новыми для себя людьми, наблюдал за тем, как они проявляют себя в непростых, для многих практически экстремальных условиях тюрьмы.

Теперь я хочу рассказать о своей семье. Для меня это важно, поскольку история моих близких родственников помогает понять моё отношение к Украине, в измене которой меня так усердно старались обвинить. Хочу, чтобы стало понятно, насколько дорога мне моя Родина и как неразрывно связана с ней вся моя жизнь.

Я родился и вырос на Украине, в Днепропетровске. Вся моя жизнь прошла здесь за вычетом тех двух лет, что я служил в Советской армии во второй половине 80-х, в Подмосковье. Поэтому для меня и моих родных стало неким шоком, когда меня арестовали за «госизмену». Да ещё и обвинили в том, что я, как выразился следователь, «вёл подрывную деятельность на Украине в интересах Российской Федерации». В моей семье все сплошь украинцы, и по отцовской, и по материнской линии. Со стороны мамы это выходцы из Сумской области, из крестьян. Родственники со стороны отца жили в Днепропетровской области, или, постарому, на Екатеринославщине, и тоже работали на земле. То есть горожанином я могу считаться самое большее в третьем поколении.

Человеком яркой судьбы, ангелом-хранителем нашей семьи была моя бабушка по маминой линии, Александра Андреевна. Для неё революция стала серьёзным социальным лифтом. В 1917 году она была пятнадцатилетней девочкой, собиравшей табак в деревне в Сумской области. В советское время много училась и работала, стала юристом, была судьей. В итоге стала председателем Днепропетровского областного суда и занимала этот пост до 1959 года. Её фамилия Богданова.