Кирилл Вышинский - «Жил напротив тюрьмы…». 470 дней в застенках Киева

Разговаривая с людьми в тюрьме (не люблю термин сокамерники), поневоле задумывался — а что происходит в стране? Почему стало возможно то, чего, казалось, удалось благополучно избежать в первые годы после развала СССР, — раскол Украины, огромная волна ненависти и деление всех на «патриотов» и «сепаров»?

На Украине сейчас заявляют, что строят национальное государство. На чём погорел Порошенко, в чем его главная ошибка, граничащая с преступлением? В том, что он начал создавать «единую политическую нацию». А Украина — страна многонациональная, сшитая из разных кусков бывших империй. На Западе Украины сейчас отрицают какое-либо значение истории до 1991 года — исходят из того, что они были порабощены и так далее. Люди на Юго-Востоке, с которыми мне пришлось говорить на эту тему, смотрят на вещи иначе. Они говорят — мы не были порабощены, мы не рабы, мы строители! Мы все время строили — строили СССР, а до революции 1917-го строили Российскую империю вместе с русскими и другими народами. Отсюда и уважительное отношение к армии — основе любой империи. Пусть даже эта империя и не вела колониальных войн, как Британская, например. В Российской империи, которая расширялась за счёт освоения прилегающих территорий, именно армия зачастую эти территории и осваивала. Города Юго-Востока Украины и Новороссии, те же Херсон, Николаев, не говоря уже о Севастополе, были построены военными. Сначала воевали с турками, потом брались за строительство.

Попытка Порошенко создать на этой многонациональной земле политическую нацию, особенно с привнесённым языком, на котором не говорят на Юго-Востоке, была обречена изначально. Это, по большому счёту, и привело к войне.

Люди Донбасса в разговорах со мной недоумевали: «Как наши дети будут думать на неродном языке?» Это их бытовое восприятие того, что им навязывают как членам будущей политической нации. Навязывают образ настоящей Украины, которая говорит, пишет и учится только на украинском языке. Русскому языку если и позволено где-то звучать, то только дома, за закрытыми дверями. Для жителей Юго-Востока это, как говорят на Украине, «неприродно» — то есть неестественно и неприемлемо.

Итак, завершая разговор о том, какой я видел Украину из тюрьмы, ещё раз говорю, что этот образ раздваивался. С одной стороны, Украина реальная, с насущными проблемами — где жить, работать, как прокормить и сохранить семью в тяжелые времена. С другой — Украина телевизионная, где в новостях и политических ток-шоу по большей части говорили о войне, придуманных победах и достижениях, о «патриотах» и «предателях», ненависти к «стране-агрессору». Очень странная картина, особенно для человека с мало-мальски трезвым и критичным взглядом на мир.

Теперь хочу рассказать о том, что я видел после того, как стали меняться места моего заключения. Следующей точкой «тюремного маршрута» стала тюрьма в Одессе.

Херсонский этап моей тюремной эпопеи продолжался 10 месяцев. Следствие вело виртуальное управление СБУ по Крыму и Севастополю, что было явной нелепостью. Меня отправили в Херсон, чтобы не держать в Киеве — надо было снизить накал информационных страстей вокруг моей истории. Понятно, что в Киеве на открытые заседания суда приходило бы намного больше журналистов, в Херсоне же на этих заседаниях иногда бывали только корреспонденты местного телеканала. Со стороны украинских властей выбранная пиарная стратегия оказалась вполне оправданной и грамотной.

Перевод в Киев был для меня неизбежным, раньше или позже — это понимал и я, и мой адвокат. По украинскому законодательству судить человека можно либо по месту прописки, либо по месту преступления. И то, и другое согласно выдвинутым против меня обвинениям, находилось в Киеве. В Киеве — место моего якобы преступления, там был центр работы нашего информационного портала. Прописка у меня тоже была киевская. Значит, перевод в Киев становился только вопросом времени.

Так и вышло. В ночь с 8 на 9 марта 2019 года меня отправили по этапу сначала в Одессу, затем — в Киев. Почему в Одессу? Как выяснилось, по устройству тюремной логистики Украины между Херсоном и Киевом нет прямого этапного сообщения. Поэтому пришлось делать крюк с заездом в город, воспетый Леонидом Утёсовым и Бубой Касторским.

Этапный вагон — тот же самый автозак, только на железнодорожных колёсах. Все купе зарешёчены, закрыты на замки. Полок не две, а три — третья прилеплена посередине, между верхней и нижней, чтобы вмещалось больше людей.

В таком вагоне, отдельно от общей уголовной массы, в соответствии со статусом «бывшего сотрудника», полученным мной еще в Херсонской тюрьме, меня повезли в Одессу. Прибыл я туда рано утром. Меня вновь отделили от «общей массы» (специфический термин, изобретённый и употребляемый сотрудниками следственных изоляторов) и поместили в особый корпус, который на жаргоне одесской тюрьмы называется «Малолетка» — там содержатся несовершеннолетние, женщины и иностранцы.

Классический старый трёхэтажный корпус, построенный по принципу атриума, как и все остальные корпуса Одесского тюремного замка. Камеры находятся на галереях, вдоль галерей тянется массивная чугунная лестница. Лестница старая, раритетная, я даже заметил выбитое на ней клеймо фирмы, которая её произвела — «Эккеръ и сыновья. 1905 год».

Камеры в Одессе маленькие, всего на трёх человек. Настолько маленькие, что, спрыгнув с верхних нар, человек сразу оказывался возле стола. Размером с купе, высотой самое большее два метра семьдесят, с полукруглым потолком. Архитектура по нынешним временам раритетная.

Если углубиться в историю, то можно узнать, что архитектором этого комплекса зданий в 1891–1894 годах, когда шло строительство, был Антоний Томишко, тот самый, что создавал знаменитую петербургскую тюрьму «Кресты». Поэтому главные здания этих тюрем фактически повторяют друг друга — они построены в виде креста, в центре которого находится башня.

Все металлические лестницы и переходы отливали на литейно-механическом заводе Бертрана, а кирпичи привозили с завода Лупакова. Это я все узнал уже позже, на свободе.

Автором проекта арки главных ворот был Александр Бернадацци. Благодаря этому архитектору в Одессе появились здания филармонии, гостиницы «Бристоль», реформаторская церковь на улице Пастера и Масонский дом.

Теперь уже трудно поверить, что сразу после постройки, на Пятом международном пенитенциарном конгрессе в Париже летом 1895 года эту тюрьму признали самой благоустроенной в Российской империи, отвечающей самым высоким европейским стандартам того времени. В ней впервые появились внутрикамерные туалеты, принудительная вентиляция и водяное отопление, что понравилось зарубежным знатокам тюремного быта. Сначала большинство камер были одиночными — отсюда их очень малый размер, однако позже от этой практики отказались.