Виктория Мочалова - Лытдыбр [Дневники, диалоги, проза]

Носик интересовался и занимался страшным количеством вещей – от финансов до военного дела, от компьютеров до пиара, от физики до структурализма. Но в первую очередь и в наибольшей степени он был писателем, то есть человеком, умеющим выражать свои мысли так, чтобы всем это было интересно. (Остальные – кто не умеет рассказывать интересно – не писатели, как бы ни старались выдать себя за представителей этой профессии; и чего, спрашивается, стараются? Дело приятное, но рискованное и непрестижное, и сил забирает много.)

Как и его отец, Носик умел блестяще формулировать, остроумно полемизировать и аппетитно описывать то, что вызывало аппетит у него самого, будь то еда, женщины или гаджеты. Он от многого на свете получал удовольствие – и этим удовольствием радостно делился. Он был увлеченным культуртрегером, который никого не хотел просвещать, а лишь оптимизировал таким образом свою среду: ему нравилось общаться с теми, кто его понимал. Не знаю, в чём он разбирался лучше всего, сам могу судить только о его литературных способностях и познаниях; иные говорят, что он лучше всего разбирался в политике и пиаре, другие – что в сетевых технологиях и маркетинге. Сам я об этих таинственных вещах ничего не знаю, но в литературе, живописи, истории, вообще в праздничном мире гуманитарного знания он дилетантом не был. Это было его истинное призвание – читать, писать, рассказывать, восхищаться и делиться.

Он отличался умением высказываться прямо – оно и нажило ему большинство врагов, потому что чисто по-человечески он был обаятелен и никому не мешал. Мешала его способность высказываться по делу, хотя иногда он легкомысленно нарушал любые приличия. Однако дело писателя – как раз высказываться вопреки приличиям. Читая Носика, вы получаете наслаждение не столько от стиля – стиль у него самый простой и разговорный, – но прежде всего от того, что он высказывает вслух ваши тайные подозрения, договаривает до конца то, что вы боитесь додумать. И даже когда он, на ваш взгляд, неправ, – вы видите, что он абсолютно бескорыстен и стопроцентно последователен. Его проза интересней художественной – именно потому, что главным сюжетом его жизни было бесконечное испытание собственных возможностей и нарушение собственных границ, а увлекательней этого нет ничего. За это, кстати, он уважал Лимонова – и кое в чём на него походил.

Главная же примета его писательского дарования и доказательство его насквозь литературной натуры – то, что в предлагаемых вам текстах он остался целиком, превратился в них. Каждый ведь умирает по-своему: иной сгниёт ещё при жизни, иной как будто уедет путешествовать, а иной превращается в текст и живёт ещё долго, пока есть кто-нибудь, умеющий читать.

История гибели писателя и философа Александра Радищева, умершего от отравления царской водкой в ночь с 24 на 25 сентября 1802 года, не менее загадочна, чем вся хроника его преследований.

Более или менее общепринятая версия сводится к тому, что царской водкой он отравился намеренно, впав в депрессию после того, как его шеф по законодательной комиссии при Госсовете, граф Завадовский, пригрозил вольнодумцу повторной ссылкой в Сибирь. Этой версии, в частности, придерживается в своём биографическом очерке Пушкин. Как и “Путешествие из Петербурга в Москву” Радищева, пушкинский очерк 1836 года был запрещён цензурой.

Но стоит отметить, что ни на каком твёрдом знании о замыслах Радищева и его мотивах Пушкин не основывается, а возражений против его объяснения тоже достаточно.

Начать с того, что граф Завадовский и Сибирью не заведовал, и прямо подчинялся Александру Воронцову, могущественному покровителю Радищева при дворе. А император Александр I явно не собирался никуда Радищева ссылать, наоборот – вернул в столицу и привлёк к законодательному процессу как знакового либерала эпохи. Так что в реальности никакой Сибирью там не пахло.

По другой версии, Радищев выпил приготовленную сыном царскую водку случайно и по ошибке, думая, что в стакане находится вода.

Ещё пара версий говорит о том, что Радищев к 53 годам страдал хроническим душевным (и, скорее всего, телесным) недугом. То есть он мог выпить яд либо в помутнённом состоянии сознания, либо просто для того, чтобы положить конец своим страданиям от долгой и разрушительной болезни, на которую намекает в тексте “Путешествия”.

Точного ответа на этот вопрос мы, вероятно, никогда не узнаем, хотя при агонии Радищева присутствовали и его сын, и присланный императором лейб-медик.

Зато известна официальная версия, сводящаяся к тому, что Радищев скончался от чахотки, она же туберкулёз. И к этой версии со всем уважением отнеслась официальная церковь: писатель был отпет и похоронен на Волковом кладбище по православному обряду.

С преследованиями Радищева после выхода “Путешествия из Петербурга в Москву” история тоже довольно неоднозначная. С одной стороны, известно, что Екатерина II, изучив книгу, обозвала автора “бунтовщиком хуже Пугачёва”, а Уголовная палата осудила его на смертную казнь, причём этот приговор был утверждён и Сенатом, и Советом.

С другой стороны, Радищев до этого издавал “Путешествие” три года подряд, и на вполне законных основаниях. Сперва отрывок вышел в журнале “Живописец”, затем на публикацию книги целиком было получено разрешение столичного обер-полицмейстера – книга вышла в 1790 году и приобрела популярность раньше, чем власть спохватилась и начала преследовать автора.

Другой вопрос, что Радищев цензуру обманул и все самые жёсткие обвинения в адрес власти внёс в текст уже после получения разрешения на издание. Но всё-таки перспектива смертной казни не выглядела по тем временам реалистично. Мало того, что сама Екатерина II пересмотрела наказание писателя – каторгу она заменила ссылкой. В ссылку Радищев сперва отправился как арестант под конвоем, но буквально назавтра условия его путешествия серьёзно изменились. По всему пути его следования до Илимского острога граф Воронцов просил местные власти оказать Радищеву содействие. Губернатор Иркутска принял Радищева как дорогого гостя и держал при себе до тех пор, покуда в Илиме для него строился дом. В этот дом к Радищеву приехала свояченица, с которой он стал жить как с женой, и у них родилось трое детей.

Стоило Екатерине умереть, как Павел I тут же разрешил Радищеву вернуться из Сибири в своё имение под Калугой. А после смерти Павла его сын Александр I сразу призвал писателя в столицу.

Но самое удивительное в судьбе книги “Путешествие из Петербурга в Москву” то, что советская власть, хоть и включила это сочинение в школьную программу, широко распространять саму книгу долго не хотела. В школьных хрестоматиях использовался довольно ничтожный отрывок, дающий слабое понятие о полном тексте. Целиком “Путешествие” стало нормально издаваться в СССР лишь в семидесятых годах XX века. Возможно, к той поре в Советском Союзе просто закончились цензоры, способные прочитать и понять этот текст.