Виктория Мочалова - Лытдыбр [Дневники, диалоги, проза]

Если же всё вышесказанное вас не убедило, и вы всё равно считаете святым долгом при посещении Венеции откушать там пиццу, то один адрес подскажу, чтоб вам не тащиться в сетевое Rossopommodoro в самом эпицентре туристических толпищ. В Rossopommodoro в последний год стало совсем нельзя есть. А пристойную пиццу ручной работы производят на другом берегу Канала, в подворотне у площади Сан Барнаба (где всё никак не закончится выставка контрафактных механизмов Леонардо). От моста Академии – 4 минуты ходьбы параллельно Большому Каналу, мимо воспетого Бродским одноимённого пансиона и соседнего с ним здания бывшего посольства Российской империи. Подворотня называется Sottoportego Casin dei Nobili, и так же именуется пиццерия. Пикантная деталь состоит в том, что исторически название Casin dei Nobili обозначает вовсе не пиццерию, и даже не Дом Благородных Мужей, как буквально переводится этот топоним. Название это принадлежало в XVIII веке располагавшемуся в подворотне борделю, в здании которого теперь находится пиццерия.

Какую книгу о Венеции ни возьми – старую или современную, документальную или художественную, – непременно прочтёшь в ней, что Светлейшая либо умирает на наших глазах, либо уже давно умерла (у Томаса Манна и Генри Джеймса эту участь разделяют с нею герои).

Если путешественнику и видна здесь какая-то движуха, то это лишь пир чужих людей на покинутом хозяевами месте, предупреждал ещё Павел Павлович Муратов сто лет назад. А настоящая Венеция – та, что умерла – жива лишь в дошедших до нас произведениях её художников. За сто с лишним лет до Муратова великий сказочник Карло Гоцци писал ещё определённей: “Моё венецианское сердце обливается кровью и разрывается, когда я вижу, что моё отечество погибло, и что исчезло даже его имя”.

Сегодня подпереть образ неутомимого умирания Венеции фактами, цифрами и картинками – дурацкое дело нехитрое. Тут вам и признаки величественной, навек утраченной старины на каждом углу, и явная нужда в евроремонте заброшенных палаццо, и демография (60 000 нынешних жителей против 200 000 в дни битвы при Лепанто), и статистика оседания города в воду (примерно на 3 см каждые 10 лет), и повсеместные приветы от Наполеона с австрийцами (обидчиков Гоцци), и целый Остров Мёртвых напротив Новой набережной. Кстати, Островом Мёртвых называл Сан-Микеле Иосиф Бродский – за 6 лет до своей смерти и за 8 лет до того, как сам здесь упокоился. А Пётр Вайль, автор нескольких прекрасных текстов о Венеции, Бродском и Бродском в Венеции, теперь тоже здесь похоронен. И он тоже писал об умирании, правда, вполне беззаботно:

“…пока хватит жизни, своей и Венеции – можно сидеть где-нибудь на Славянской набережной за стаканом вина и местными лакомствами – телячьей печёнкой или кальмарами с полентой, – глядя, как погружается в воду лучший в мире город”.

Мне, наверное, должно быть совестно в этом признаваться, но лично я никакого умирания в Венеции не вижу и не ощущаю. Может, потому что ни Светлейшей Республики, ни Карпаччо с Тинторетто я здесь не застал, даже в самый первый приезд, так что горечь этих утрат я переживаю не острей, чем скорбь о падении Трои.

В погружение города под воду я не верю – честно говоря, не верил ещё в детстве, когда впервые об этой грядущей катастрофе прочитал. Инженерные способы побеждать стихию и укреплять городской фундамент знали ещё древние венеты 15 веков тому назад, и не сказать, чтобы инженерная мысль с той поры сильно деградировала.

А со дня, когда 666 недель тому назад я впервые ступил на мостовую Пьяццале Рома (ступил – как отметил бы фон Ашенбах, в обоих смыслах, ибо по-хорошему надо было умно вплывать, а не тупо въезжать), никакой гибели и упадка моё зрение здесь не фиксирует.

Конечно, коренных венецианцев в Светлейшей Республике с годами не прибавляется, молодёжь мигрирует на континент и за океан, местный диалект позабыт-позаброшен, по туристическим тропам бродят толпы азиатов, а футбольный клуб, несмотря на вливание химкинских денег, болтается в третьей лиге без особой надежды повторить успехи времён Муссолини, когда он брал Кубок Италии. Даже Глеба Смирнова, без которого Венеция для меня трудно представима, на Сан Дзулиане не видели с осени. То есть, в каком-то смысле, умирание – налицо.

Тем не менее, затруднюсь назвать вам город, который бы успешней символизировал для меня торжество цивилизации над временем. Все эти внешние приметы разрухи и упадка (с которыми, помнится, грозил побороться легендарный московский прокуратор В.И. Ресин), не изменили в экзистенциальном укладе Венеции решительно ничего – по крайней мере, за те 666 недель, что я наблюдаю за жизнью этого великого города. Меняются какие-то совершеннейшие мелочи, да и те – в основном к лучшему. В марте, например, запустили 4G, а с лета недельный проездной на вапоретто подешевел на целых 12 евро (плохая новость для зайцев, что при этом популярные причалы Ferrovia и San Zaccharia/San Marco оборудовали турникетами). Поезд из Милана подешевел, для разнообразия, всего на 1 евро – едет, впрочем, те же два с половиной часа, покуда рельсы не переложили под иные скорости. Кассиршам в церквах из венецианской патриархальной ассоциации Chorus Venezia велели впаривать туристам годовой абонемент на 20 храмов (Formosa, Miracoli, Frari, Giglio, San Pietro, Redentore, Gesuati, San Giobbe, Santo Stefano, San Stae и ещё десяток) по смешной цене в 12 евро – а в розницу это было бы примерно полсотни евро с туристического носа. Вот, пожалуй, и все изменения. А в остальном Венеция живёт в точности ту же самую жизнь, что и 666 недель назад: в те же часы просыпается, тогда же выносит в переулки мусор, там же обедает, слушает ту же оперу, проводит те же фестивали, карнавалы и биеннале, пьёт те же напитки, добывает и ест те же морепродукты и так же протестует против коррупции, вывешивая рукописные дацзыбао про “русскую и китайскую мафию” из окон обшарпанных палаццо, на обозрение непонятно кому.

И у меня нет оснований думать, что спустя ещё 666 недель что-нибудь тут существенно изменится. Скорей, я уверен, что в точности так же не изменится ничего – ни в распорядке дня, ни в расписании вапоретто, ни в меню остерий, пиццерий, тратторий и энотек. При этом как будут выглядеть к 2028 году Москва, Бомбей, Лондон и Нью-Йорк, я не возьмусь предсказывать. А Венеция будет выглядеть так же, как и сегодня, и 666 недель тому назад, и как в тот день, в декабре 1973 года, который описывает Бродский в первых главах своего эссе. Ей незачем меняться, она и не планирует этого делать. Может быть, оттого, что у неё нет будущего, одно застывшее прошлое, оно же настоящее. И в координатах моей единственной жизни – куда более настоящее, чем Виктор Карпаччо с сыновьями, Тинторетто с дочерью, Наполеон, австрийцы и Светлейшая Республика, которых я не застал.