Феликс Медведев - После России

И еще случай, когда я стала переводчицей у артистов Большого театра. У нас была соседка — прима-балерина Венской оперы, она меня и рекомендовала. Было удивительно: эти балерины так мало получали денег, что они себе (их определили в очень хороший отель) варили манную кашу, и эта каша сбегала на ковры, и все это было очень неприлично.

— Значит, вы, русские, по-прежнему боитесь друг друга?

— Я из России уже почти полвека, а когда слышу о КГБ, мурашки по телу бегут. Страх этот остался. А вот сейчас есть КГБ или нет? Много ли их у вас?..

Вам интересно было бы поехать в Зальцбург, там были лагеря и там я слышала о трагедии казаков, которых англичане передали русским. Все они, конечно, погибли. Многие, чтобы не возвращаться в Россию, руки на себя накладывали.

— Скажите, пожалуйста, как можно суммировать ваши чувства по отношению к родине? Что в вас больше — страха, восхищения, ненависти, любви, трепета?

— Знаете, обида, большая обида. Приезжаю к себе на родину и вижу: старушка в грязной фланелевой фуфайке на горбу несет мешок. Точно так, как при Сталине. Какая бедность на такой земле, где бросишь зернышко и оно вырастет. И бедность страшная. А этого не должно быть. Ведь вы страна-победительница…

— Некоторые считают, что в характере, в натуре русского человека заложена леность, нежелание работать. А как вы считаете?

— Знаете, когда на Украину пришли немцы, они вначале вели фальшивую политику: обещали землю, оставили колхозы, не знаю, почему так сделали. Может быть, увидели, что это доходное дело. Но люди, получившие землю, работали даже ночью, при луне. Работали на себя. Вот я и думала, что, если частная собственность будет у вас, значит, и Украина будет хорошо жить.

— А как вы относитесь к тому, что в России сейчас не только коммунистические партии, но и другие партии появились?

— Многопартийность — это хорошо. В Австрии, например, если только одна партия плохо что делает, сразу включается другая и контролирует ее, критикует. А в России была одна партия и некому ее критиковать, что хотели, то и делали. Никто не может защитить в России человека. Когда я приехала сюда, впервые пошла на выборы, спрашиваю мужа: за кого голосовать. И муж подсказал, что ведущая партия социал-демократическая. Если все будем голосовать за социал-демократов, значит, опять у власти будет та же партия. Надо другую партию выбирать, которая слабее.

— А как вы вообще относитесь к коммунистам? У вас в семье не было большевиков?

— Нет, не было. Слава Богу, что не было. А то была бы уже, наверное, в лагере.

— Как вы вообще оцениваете Австрию? Как, по-вашему, чем эта страна вообще интересна, приятна, легко ли здесь, удобно ли здесь жить?

— Да, жизнь здесь интересная, люди хорошие. Я приехала сюда совершенно чужим человеком, и меня здесь приняли очень хорошо. Никто никогда не обижал. Ни одним словом. И я никого не обижала. Правда, Австрия стала меняться. Она сейчас, как Америка. Здесь много турок, всяких иноземцев. Хуже стало в смысле культуры. Вымерли старые культурные люди. Австрия стала непохожей на прежнюю страну.

— Скажите, хотя мой вопрос конечно же странный, то, что вы попали сюда. — это везенье, удача жизни, ваш лотерейный билет?

— Могу подтверждать только одно: когда русские со мной разговаривают, они считают, что я счастливый человек, что оказалась здесь.

— Вас не угнетало эюелание вернуться?

— Наверное, нет. У меня здесь муж, сын, внуки, я их оставить не могу.

Март 1991 г.

Я родилась в 1954 году в Ростове-на-Дону. Спустя три года семья переехала в Черновцы, небольшой городок на Украине. Отец пел в Буковинском ансамбле. Мама тоже обладала замечательным голосом, только она его не совершенствовала. Не до голоса было, после развода с мужем пришлось туго. Об отце у меня плохие воспоминания. Он был каким-то садистом. Говорят, это связано с тем, что десятилетним он попал в гетто, ибо его отец, мой дед, был довольно популярным кантором, известным и в Союзе и в Румынии. Мама из Измаила, из румынских евреев.

Когда мне было девять лет, мама вторично вышла замуж. Он работал мясником, такой привлекательный внешне, но запойный пьяница. И страшно агрессивный: когда буянил, можно было сойти с ума. Семь лет они прожили в скандалах, драках, милициях, отсидках. Бедная моя мама… Она все ему прощала, потому что видела: любил он ее. Из-за любви к ней он даже пытался лечиться. Все мы переехали на его родину в Кишинев.

Моя же жизнь — сплошная, простите, музыка. Все в нашей семье пели, пела с трех лет и я. Мама рассказывала, как приходили к нам артисты из Буковинского ансамбля, ставили меня на стол и я голосила. «Артистка будет, артистка…» — твердили все хором. Прочили большое будущее. И действительно, совсем еще ребенком я подходила к фортепиано, подбирала музыку, что-то играла.

Первый удар в своей «творческой» жизни я получила при попытке поступления в Черновицкую музыкальную школу. То и дело слышала от взрослых словечко «лимончики», а не понимала, что лимончики — это деньги, которые надо дать как взятку при поступлении. А где взять деньги при нашей-то бедности? Но маму все уговаривали: «Разбейся, но найди деньги, не пропадать же такому таланту».

На первом экзамене я пела «Пусть всегда будет солнце». Комиссия чуть ли не аплодировала от восторга. А я чуть с ума не сошла от гордости, такая захваленная, стою, не дышу. И вдруг что это? Меня нет в списках. Мама как будто постарела на несколько лет. Мы были так уверены, что конкурс я пройду.

На следующий год новая попытка. Правда, маме стали намекать, что мешает пятая графа, что без «лимончиков», и немалых, дочери не пройти. И снова мама не могла найти денег. И снова я провалилась. А мне было тогда всего лишь семь лет. Жизнь уже учила меня, несмышленыша, что детство наше не такое уж радостное и счастливое, как пелось в песнях советских композиторов. Новая попытка — и снова провал. Не помогли частные уроки, репетиторство. Одни говорили: «Уникальный голос», другие: «Нет. нам она не подходит».

Выучилась играть на аккордеоне и помню первую песню, исполненную на этом нелюбимом мною инструменте: «Мама, милая мама, как тебя я люблю…»

В конце концов после мытарств, унижений, просьб, ходатайств добрых людей за бедную сироту-девочку меня приняли в вечернюю музыкальную школу. Через год она стала дневной, и я вроде бы была на седьмом небе от счастья. Занималась музыкой, пела, постигала свое любимое дело. С отчимом отношения были плохие, он меня еле терпел, разве что только не бил. Даже наоборот, в алкогольном состоянии вроде бы еще и ласкал больше, чем всех остальных. В Кишиневе возникли те же проблемы, что и в Черновцах. Слава Богу, снова добрые люди нашлись, помогли. Попала к хорошему педагогу, и через год меня приняли, трудно вымолвить, в настоящую профессиональную труппу Кишиневского еврейского ансамбля песни и пляски.