Феликс Медведев - После России

Снова к поэзии его привел уже не искус, а проповедничество. Стихи его надо принимать как проповеди. Но насколько мне известно, Иоанн Шаховской, у него псевдоним Странник, у вас еще не печатался.

— Извините за такой вопрос: где вы хотите быть похороненной?

— Да что извиняться, я сама об этом думаю. Даже советовалась как-то с Никитой Алексеевичем Струве по этому печально-деликатному вопросу. Вот вы, наверное, побывали на кладбище Сент-Женевьев де Буа, видели, в каком состоянии русские могилы. К примеру, могилу моего мужа вы не найдете. Разрушаются памятники, зарастают могилы, нет списков имен людей, захороненных в разные годы. И дело даже не в каких-то громких именах, хотя конечно же святыми для каждого русского навсегда будут могилы писателей, художников, актеров, дело в том, что там покоятся останки воинов: корниловцев, мар-ковцев, дроздовцев, простых людей, отдавших жизни во имя России. Мне так их жалко.

Вы знаете, мне все равно, где я буду лежать, здесь ли. где прошла почти вся моя жизнь, или где-то в другом месте, но придет время, когда из русской эмиграции никого не останется и кладбище придет в полный упадок. Могилы станут для всех чужими. Хорошо бы уже сегодня найти возможность сохранить русские кладбища, маленькие островки России, российской истории. Это было бы приятно, и Франции, давшей приют эмигрантам, России сегодняшней и будущей, которая бы рано или поздно поняла, что здесь лежат ее дети.

…И еще — Зинаида Шаховская несколько раз предупреждала меня: «Выключите магнитофон, то, что я сейчас скажу, у вас не пройдет». Но я не выключал, я верил в нашу гласность. Поэтому некоторые суждения моей собеседницы могут показаться слишком «крутыми» и рискованными, даже на фоне неслыханного плюрализма девяностого года.

Декабрь 1989 г.

Главному редактору

Евгению Сергеевичу Аверину. «Книжное обозрение». Москва [4] Книжное обозрение. 1990. № 30.

Многоуважаемый Евгений Сергеевич,

я была польщена, что «Книжное обозрение» уделило мне столько места и вызвало, судя по полученным мною откликам, большой интерес у Ваших читателей.

Сперва я хотела просто попросить Вас — авторское право — только об исправлении вкравшихся в текст ошибок. Потом подумала: интервью мое с Феликсом Медведевым было первым, данным мною советскому журналисту. Может быть, и Вам и Вашим читателям была бы интересна еще одна такая «премьера»: первая статья, написанная мною для советской газеты. Если это так, будьте любезны мне позвонить о Вашем решении, впрочем, если решение положительно, можете прямо его напечатать — во избежание потери времени. Без изменений и сокращений. Фотография может быть воспроизведена в «Книжном обозрении» только при публикации «Необычного комментария».

Примите мой привет и пожелания

Зинаида Шаховская.

Необычный комментарий

С большим интересом прочла я в «Книжном обозрении» от 9 марта текст моего интервью с Феликсом Медведевым — первое данное мною интервью советскому журналисту. Феликс Медведев был мне рекомендован Н. А. Струве. Я знала, что до меня был он у Анри Труайя и у Натали Саррот, и я предполагала и надеялась, что он включит меня в цикл французских писателей, родивших-ся в России, и что я избегну обычных вопросов, которые нам задают посещающие нас советские литераторы и журналисты о «печальной нашей участи». Отступать было поздно, но я видела, что Ф. Медведев опытный журналист. Диалог у нас установился живой — хотя не всегда мы были на одной и той же волне, что совсем естественно. Я даже забыла включить мой магнитофон, прослушать запись или попросить Ф. Медведева (самый верный способ избежать недоразумения) прислать мне до публикации переписанный на машинке текст — что обычно делаю, давая интервью иностранным журналистам.

Я никак не хочу сказать, что Ф. Медведев сознательно изменил наш долгий разговор, и признаю, что за некоторую небрежность результата ответственность падает и на меня. Прослушав запись, я могла бы внести поправки — и письменный комментарий был бы ни к чему, но в наше время газеты и журналы не эфемерны. Они сохраняются на микрофильмах, и нехорошо будет, если любознательные потомки, случайно заинтересовавшиеся мною просто как весьма деятельным и, смею сказать, беспристрастным свидетелем моего века, — будут удивлены несоответствием между тем, что было напечатано обо мне при моей жизни, и проверенными сведениями моей биографии.

Сперва я хотела ограничиться только поправкой неточностей, а потом я подумала, что, может быть, читателям, да и главному редактору «Книжного обозрения» будет уж не так неприятно, если на страницах его будет новая «премьера» — мое первое личное выступление в советской прессе в виде комментария к интервью.

1.

Неужели я начала мой разговор с Ф. Медведевым такой фразой: «Ко мне попадают только избранные»? Последнее слово не из моего словаря. И что подразумевать под «избранные»: известные или неизвестные? важные или скромные? бедные или богатые? умные или глупые? злые или добрые? и т. д. Дело обстоит проще: я продолжаю работать, пока могу. Возраст мой работу мою не облегчает, время неумолимо — два ограничения. Помех много. Вот и приходится выбирать среди уважительных и неуважительных помех: праздные встречи и праздные речи одна из них. А для отдыха иногда удается приберечь часок-другой для общения с друзьями, без этого жить нелегко.

Да, согласна — я всегда была так же непримирима к коммунизму, его идеологии и его методам, как и сейчас. Если термин «антисоветчица» означает, что я желала зла гражданам СССР, то это не так. Я всегда сочувствовала им, во всех их испытаниях.

А вот что в «кулуарах ЦДЛ» называли меня «почти дьяволом», меня сперва возмутило — для православного человека такое соседство, хотя бы словесное, омерзительно. Потом позабавило. Я не знаю, что означают буквы ЦДЛ, но дьявол — отец лжи. Вот он и попутал таинственные «кулуары», вряд ли знакомые с метафизикой, опорочить меня. Он-то знает, что я за Правду.

Малая историческая поправка. Я достигла Англии в январе 1942 года, после 13 месяцев интересных и нелегальных попыток с сентября 1940 года. Гитлер еще не вторгся в СССР, США еще не вошли в войну. В сентябре 1940 года Англия была единственным свободным центром сопротивления и казалась обреченной. В оккупированных странах: в 1940 году сопротивленцев была горстка, в 1941-м их стало больше, в 1942-м — еще больше, в 1943-м и 1944-м примкнули опоздавшие, с 1945 года героев и не сосчитать.

Дальше — совсем неважное. Ф. Медведев меня «разжаловал», не проверив устаревшие сведения на обложке моей книги «Отражения». В 80-х годах меня из кавалера произвели в офицеры Почетного легиона, и из офицера ордена Искусств и Словесности — в командоры этого ордена. Это только для того, чтобы читатели моих книг, которые выйдут скоро в Советском Союзе с новыми биографическими данными, не подумали, что я там прихвастнула.