Станислав Симонов - Как выжить в современной тюрьме. Книга вторая. Пять литров крови. По каплям

— …Косметику у меня всю отмели. Я дура, во время шмона сумочку-то вынула. Рядом поставила, они пошманали и ничего. А тут «хозяин» идет. Что это, спрашивает? Берет сумочку и всю косметику в ведро. Я пререкаться начала, а он мне говорит: будешь пререкаться, я могу и в морду дать, а потом пиши жалобу на «хозяина», мне, то есть. Я в слезы. Сумочку вернули, а косметику пришлось клянчить буквально по мелочам. Ведь все, все пропало из-за него. Не положено. Почему? Где это записано? Мусора, конечно, могут это обосновать, типа можно изменить внешность и в побег или там был мужиком — стал бабой и в обратку в побег. Вот где бы обувь надыбать девчачью? Надо с баландерами потрещать. Они же там с тетками пересекаются. Могут же спиздошить их сменку за сигареты. Да! Придется им платить. Даром пиздить они не будут.

Ночью. «Хата» уже спит. Мечтания арестанта и Анжелы.

— А хорошо бы прям сейчас уйти! И ведь встретят нас, прям на бэхе встретят. Вот голландец и встретит. Я ему: снимай очки, голландец, покажи лицо. А пока ждем, можно стакан, двести грамм хорошей водки. А?! Только хорошей. И знаю, куда поехать. В машине еще накатим и поедем к девчонкам. А домой — завтра.

— Да, домой завтра. И я тоже знаю, куда ехать. И тоже встретят. И тоже на бэхе. И на водку с закуской у нас хватит. Сколько у нас? Шестьсот? Восемьсот?

— Девятьсот. На водку, закуску и сигареты — вполне. А еще хорошо бы шашлычки.

— Не холодно? Май же.

— Нет, что ты, в самый раз. Я всегда в это время уже купался.

— У воды здорово! А таджик к нам на лодочке уже спешит! А!

— Или даже пешим строем с двумя дынями под мышками!

Хата продолжает спать. Они смеются.

Анжелочка! Фурор! Курносый, аж не в себе. Юбочка, макияж. Сам о себе в женском роде. Утром умывается, а полкамеры заглядывают ему под юбку. Что, интересно, они хотели там увидеть? Выделили ему аж две шконки в единоличное пользование. Личное распоряжение смотрящего за «хатой». Каждый вечер к нему бегают на прием. Шконки трясутся, шторки вибрируют. Остальные обитатели камеры бросают тоскливые взгляды на колеблющиеся кулисы.

— Ой, я так плакала, так плакала, когда эти гондоны у меня весь макияж отмели! Масик, к тебе же вольный адвокат ходит?

— Да.

— Закажи ему принести мне косметику.

— Анжела, да ты че, охуела? Что я жене скажу? Он же ей стуканет.

— А что такого? Скажи: для меня.

Потом выяснилось, что у него за плечами уже двенадцать лет. Приехал на «раскрутку». Говорят, все вокруг двух 105-х статей.

Когда он, в юбке и макияже, что-то рассказывал, я поймал себя на ощущении, что это баба. Как у Гоголя: «Мужик. Нет, баба. Нет, все же мужик. Нет, баба. Или мужик?»

Таджик Шер долго и тоскливо смотрит, как Анжела моется около раковины. Какие мысли гуляют в этот момент в этой таджикской голове, одному Аллаху известно. Да, и тот вряд ли в этом разберется без помощи Магомеда.

13 мая. И еще один день. Накатился спокойно и уверенно, неторопливо и неотвратимо, как асфальтовый каток. А что же новости? Их нет. Стихи не пишутся, не произносятся и не рождаются. Видать, бытие определило вконец сознание. Подкрадывается жара. Главное, чтобы не было болезней. Лечиться нечем и негде. На что надеяться? На свободу? Я уже стал забывать, как она выглядит и есть ли она вообще. Может быть, это иллюзия и свободы просто нет? Как эта история с заграницей в семидесятые. Тогда я, ребенок, совершенно серьезно полагал, что нет никакой заграницы, все ее проявления специально придумали. Картинки делают специалисты, вещи нарочно изготавливают маленьким тиражом, а новости выдумывают по ходу сообщения.

15 мая, ночь. Все время, пока сижу в тюрьме, отжимаюсь, подтягиваюсь (если есть возможность) и приседаю. Сегодня за прогулку отжался набором сто девяносто восемь раз.

Больше новостей нет. Новый «хозяин» (одного я уже пережил) ввел новшество: теперь с воли вместе с ларьком можно будет передать в посылке только тридцать килограммов на человека. Жируем! Зажрались, то есть. Вчера попробовал «веселухи» — караул! В конце сознание просто выключилось. Решительно не помню, что происходило в финале посиделок (вечером это назвать язык не поворачивается). Что говорил? Как лег, как встал на проверку? Так нельзя. Весь день мучаюсь контузией. «Веселушка» — семьдесят градусов. И еды практически не было, и принято много, и душно, и давно не пил. Опасная штука.

Тихо и незаметно Итальянец съехал в «осужденку». Только в этой камере он отсидел три года! Так закончилась история возвышения и падения этого человека. Крови он у меня попил порядком. Редкий говнюк. Хотя вполне возможно, я с ним еще увижусь. Вероятность низкая, но она есть.

В тюрьме не любят слушать чужие истории. Их слушают как повод рассказать свою.

16 мая. По телевизору показали программу Гордона «Под воздействием наркотизма». Суть разговора свелась к проблемам наркомании, которую участники передачи упорно называли наркоманИей. Итак, по их мнению, наркоман и нарколог должны идти навстречу, как два вектора, направленных друг на друга. А посередине должна произойти встреча. Каково! Они просто ничего не понимают! Идиотизм! То есть вообще не понимают сути явления.

Можно, конечно, начать писать «философские письма». Но если прознают, то точно определят в «признанку». С другой стороны, в «Кащенко» я уже был. Вот уже два централа освоил, что дальше?

Некурящих в камере — два человека. Два на сто сидельцев. Такое положение сохраняется постоянно.

20 мая. Бывшая жена сообщила, что ее ограбили, возле дома. Гоп-стоп. Удар. Падение, еще удар — и сумочка перекочевала к налетчикам. Приезд накрылся. Позже, по словам жены, выяснилось, что сумочку подбросили в милицию, без денег, без карточек. Она утверждала, что сумочку подбросили из-за моего письма, из которого было ясно, что я в тюрьме. Какая-то сомнительная история. Что делать? Верю. Верю всему.

Преступление и наказание. Для того чтобы понять механизм преступления, нужно определить, что же, собственно, преступается. То есть что есть суть закона. Человечество всегда стремилось к объединению массы людей по каким-то принципам — национальным, религиозным, политическим, географическим и т. д. Это объединение удобно. Так проще обороняться, нападать, выживать, и в первую очередь это необходимо слабым особям, детям, старикам, больным, слабым. Без поддержки общества им не выжить. Так появлялись государства. Любое определенное временем и пространством постоянное сообщество начинает жить по законам, присущим не индивидууму, а сообществу в целом. Такое объединение условно называется «корпоративное псевдосущество» (КОПС). Естественно, внутри этих объединений появляются договоры и законы, регламентирующие деятельность и жизнь внутри сообщества. Надо отметить, что эти законы постоянно меняются в зависимости от различных периодов существования государственного образования.