Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

И вдруг словно гром среди ясного неба: в космосе — Юрий Гагарин! Услышав это сообщение по радио, которое всегда у нас было включено, мы окаменели. В те секунды, видимо, каждый думал, что мы будем делать, что мне делать. Морачевский собрал нас вокруг своего стола. Стали решать: кто что будет готовить. Первое: звонить в Москву, на Центральное телевидение, просить прислать по фототелеграфу фотографию Гагарина; второе, самое главное, — отклики людей: строителей, онежцев, портовиков, железнодорожников и, конечно же, лётчиков гражданской авиации (военных лётчиков цензура нам никогда показывать не разрешала), затем — отклики видных работников культуры. Помню, что я предложил дать слово какому-нибудь видному учёному — физику или математику. Полёт в космос — достижение науки.

Через час мы уже рассыпались по городу. Не стану описывать радостные лица людей, поздравлявших друг друга, как это бывает под Новый год где-нибудь на площади Кирова, у главной ёлки Карелии.

В парткоме университета (а мы всегда первым делом шли в партком) дали мне кандидатуру декана физмата, профессора, доктора физико-математических наук Юрия Степановича Терминасова, переехавшего в наш город недавно из Ленинграда. Фамилия экзотическая, кавказская, что-то от нефтяных бакинских королей прошлого века. Но в облике уважаемого профессора ничего королевского не было, он оказался вполне европейским человеком, вежливым, понятливым, готовым к сотрудничеству, говорившим без всякого акцента, чего я опасался вначале, услыхав его фамилию. Небольшой круглый животик, небольшая лысина, южная смуглость лица да некая непоседливость не умаляла возникшую у меня симпатию к этому крупному учёному не только со всесоюзным, но и мировым именем, как сказали мне с гордостью в парткоме.

Мы сели с Юрием Степановичем там же, в парткоме, и вместе с секретарём парткома наметили, что ему надо сказать по телевизору. В блоке откликов трудящихся именно он, Терминасов, будет первым в выпуске. Он скажет о величайшей победе нашей передовой советской науки, о том, что мы догоним и перегоним Америку, что мы есть и будем первыми в мире во всём, что только социализм есть та платформа, с которой стартуют в космос мощные ракеты, и что наше поколение обязательно будет жить при коммунизме.

Терминасов всё это записал пункт за пунктом, и мы расстались до вечера, довольные друг другом.

В назначенный час я стоял в вестибюле студии телевидения и принимал вместе с гардеробщицей пальто и шляпу профессора.

Внимательно просмотрев отпечатанный на машинке текст выступления Терминасова, я отнёс его нашему цензору, безжалостной и принципиальной Маше Йоки. Маша долго читала текст и, наконец, ударила квадратной печатью: разрешается к эфиру.

Следует сделать две сноски. Наша телевизионная студия вошла в строй в конце апреля 1959 года, и никаких московских телепрограмм в те годы в Карелии не было. Существовала только одна программа Карельского государственного телевидения. Не было по той поре и видеозаписи, следовательно, все наши передачи шли «живьём», как у нас принято говорить, то есть в прямом эфире.

Итак, начался выпуск новостей.

Снимок, принятый Петрозаводской студией ТВ по фототелеграфу. Апрель 1961 года.

Диктор Володя Луговской прочитал официальное сообщение. Пошёл в эфир фотоснимок Юрия Алексеевича Гагарина, правда, не очень хорошего качества, прислали-таки по фототелеграфу, техника эта ещё не на высоте находилась. Морачевский, я, Соснин стояли у главного пульта на втором этаже. Юра Рогожин нажатием кнопки ввёл профессора Терминасова. Юрий Степанович заговорил уверенно, громко, с большевистским напором. И вдруг, о небо, многоуважаемый профессор произносит:

— Итог многолетней работы наших учёных, физиков, математиков увенчался успехом — в небе первый космонавт, советский человек, коммунист Юрий Гаганов!

Мы переглянулись. Наверное, почудилось! И тут Терминасов снова произносит: Юрий Гаганов, Юрий Гаганов. Гремела в те годы в Союзе знаменитая ткачиха Валентина Гаганова. Имя её знали все от мала до велика. Вот и получилось, вот и перескочил этот дорогой профессор Терминасов на другие рельсы.

Не помню, где я схватил лист ватмана, не помню, как я вбежал в павильон, откуда шла трансляция, не помню, как я писал и чем писал фамилию «Гагарин» (о фломастерах тогда не ведали), но помню, какое у меня было искажённое лицо, увидел я себя нечаянно в большом зеркале, стоявшем в углу павильона. Я поднял над телекамерой ватман. Вижу, как Терминасов, сидящий за столом, читает про себя мою надпись «Гагарин». И вдруг, опустив глаза в текст, умолкает. Мне показалось, что пауза длится минуту. Безумно долго! Но потом Морачевский, чертыхаясь, сказал, что Терминасов молчал секунд пять-семь. После паузы профессор поднял глаза, но это уже был другой человек — растерянный и подавленный. Разумеется, далее он произносил уже Юрий Гагарин. Я стоял с плакатом в высоко поднятых руках до конца его горестного выступления.

Профессора я выводил из павильона под белы руки.

— Что будет, что со мной будет? — шептал он. — Какой позор, какой стыд! Что скажут в обкоме партии? Понимаете, никак не могу убить в себе страх.

Конечно, Иван Ильич Сенькин, первый секретарь, поддал жару председателю нашего Комитета по телевидению и радиовещанию. Но происходило сие, как мне говорили, по-отечески, вначале грозно: «Вы там глядите! Вы там не каждого профессора тяните на телевидение», а потом уже с весёлой улыбкой: «Растерялся старик, Гаганова стала поперёк дороги. А профессор, говорят, женолюб, вот его и занесло на Валентину…»

Терминасов звонил мне домой несколько дней подряд, я утешал его, как мог, сообщил: в обкоме партии отнеслись с пониманием, такой волнующий день, расхваленная на все лады ткачиха Гаганова; в общем, инцидент остался без последствий.

С тех пор наше знакомство переросло в нечто большее. Юрий Степанович познакомил меня со своей молодой красавицей женой Ритой и заявил, что будет с нетерпением ждать, когда у меня родится сын, чтобы взять его со временем к себе на факультет в ученики.

— У гуманитариев часто родятся математики, природа любит чередование, — говорил мне Терминасов при встречах, притягивая к себе за пуговицу моего пиджака. — Вот увидите, вот вспомните мои слова…

И впрямь — вспоминаем! Сын мой, Алёша, с детства увлёкся математикой, побеждал на математических олимпиадах и был зачислен в физико-математическую школу при Ленинградском университете. А затем окончил там же, в Питере, матмех, тот самый, где долгие годы, до Петрозаводска, преподавал Юрий Степанович Терминасов, добрый, доверчивый, гонимый, как говорится, человек с непростой житейской судьбой.