Паоло Кондо - Тотти. Император Рима

Подъезжая к стадиону, я подумал, что у меня озноб, потому что по спине пробежала длинная, холодная и одновременно жгучая дрожь. Путь от автобуса до раздевалки никогда не был таким долгим, меня останавливали все – знакомые и незнакомые, и у меня создалось впечатление, что кто-то «продавал» право на проход туда, потому что даже в зоне, закрытой для посторонних, были незнакомые люди, и все были возбуждены. Когда фотографы попросили меня выйти на поле, чтобы сделать несколько хороших снимков, я охотно согласился: в раздевалке было слишком много людей.

Матч был очень странный. Быстро забил молодой игрок гостей, Пеллегри, но к счастью, Джеко так же быстро сравнял счет. «Рома» явно доминировала, создавала моменты, однако взломать оборону не получалось, и на перерыв мы ушли при ничейном счете, 1:1. «Наполи» дома вел в матче с «Сампой» 2:0. Мы на другое и не рассчитывали, и ничего не изменилось: если мы хотим закончить чемпионат на втором месте, нужно побеждать, другой возможности не будет. Уходя в раздевалку, Спаллетти отправил меня разминаться.

И в эти минуты я явственно услышал какой-то шум, непривычный для «Олимпико». Что-то вроде протяжного грохота, как шум мотора, приближающийся издалека; гул медленно нарастал, и, когда он достигнет стадиона, он будет очень громким. Прогуливаясь по полю перед матчем, я видел, что люди поднимали флаги и растяжки, посвященные мне, это было прологом того, что – как я думал – случится после 90-й минуты. Потом, однако, страсть игры взяла верх над этим согласованным увольнением: было ясно, что я выйду во втором тайме, и, пока этого не случилось, можно было сосредоточиться на том, что происходит с «Ромой». При виде меня, бегающего вдоль поля, внимание всех возвратилось к тому, зачем они сегодня пришли на стадион. Рискуя показаться эгоцентричным, должен сказать, что в те минуты это внимание было всепоглощающим. Почти парализующим, потому что у меня задрожали ноги, когда Спаллетти подозвал меня, чтобы заменить Салаха, – кстати, этот матч оказался последним в «Роме» и для талантливого Мохаммеда, которому в следующем году прочили «Золотой мяч». Если бы мы были в Брешии в марте, а не в Риме в мае, уверен, что, пытаясь быстро снять треники, я запутался бы в них, как это было в тот вечер 1993 года. Это было бы замечательной закольцовкой между первой игрой в Серии А и шестьсот девятнадцатой, той, в которую арбитр Тальявенто предложил мне войти, подав сигнал рукой. Шла девятая минута второго тайма: на этот раз Спаллетти дал мне больше времени, и главное – нацеливал меня на результат, которого команда еще не достигла.

Физически я был не в лучшем состоянии, и поле тут же подтвердило это. Следовательно, я стал играть в касание, больше используя технику: вывел Строотмана на дальний удар, но он промахнулся, а потом я открылся в центре штрафной под передачу Джеко от линии ворот. Я был готов пробить с правой, но Де Росси – в тот день он рвал и метал – пробил с левой с решимостью, которая была раза в три больше моей. Мне пришлось даже убрать ногу, иначе он ударил бы по ней. 2:1, гол, который, казалось, развеял тучи, сгустившиеся над нашим полем. Но несколько минут спустя Лазович, воспользовавшись ошибкой Шченсного на выходе, сравнял счет, а в следующей контратаке он же угодил в штангу. Паника. Да, народ пришел на стадион ради меня, но для того, чтобы день закончился совсем хорошо, нужна была победа. Я сделал заброс на тридцать метров на голову Эль-Шаарави, но он пробил выше ворот. И все же игра была сделана из центра поля, победа пришла на 90-й минуте: скидка головой Джеко и шикарный удар Перотти в касание с нескольких метров. 3:2 – и стадион просто обезумел. Диего перемахнул через рекламные щиты и рванул к Южной трибуне, я подбежал к нему одним из последних еще и потому, что переваливался через щиты медленно – не хотел в эти минуты в прыжке получить травму. Страх почти прошел. Почти. Потому что Тальявенто добавил еще пять минут и к тому же дал желтую Перотти за снятие футболки при праздновании.

ЕСЛИ БЫ МЫ БЫЛИ В БРЕШИИ В МАРТЕ, А НЕ В РИМЕ В МАЕ, УВЕРЕН, ЧТО, ПЫТАЯСЬ БЫСТРО СНЯТЬ ТРЕНИКИ, Я ЗАПУТАЛСЯ БЫ В НИХ, КАК ЭТО БЫЛО В ТОТ ВЕЧЕР 1993 ГОДА.

Пять минут. И вот тут лавина меня и настигла. Пока «Рома» работала на результат, мои мысли сосредоточились на другом. Теперь, когда счет был в нашу пользу и главной задачей было «потянуть» эти пять минут, ситуация внезапно явилась мне во всем своем масштабе. И во всей своей парадоксальности: я должен был потянуть последние пять минут своей карьеры. Я, который сыграл бы и пять тысяч минут. Эта мысль мучила меня до тех пор, пока я не увидел себя у углового флажка (непонятно, как я там оказался) готовым обыгрывать Лаксальта. Я коснулся мяча, и в этот миг Тальявенто свистнул три раза. Все закончилось. Двое-трое генуэзцев подошли обнять меня первыми, затем подошел и Лаксальт, как будто только в этот миг ему пришло в голову, что он стал участником самой значительной сцены в его жизни.

Все закончилось. Я ощутил растущую внутри меня огромную дыру, бездну, которая засасывает воздух. Коротко поздравил ребят, потому что мы все же добились нужного результата, и это было большое дело, но потом я поспешил в раздевалку. Я пообещал себе вот что: если почувствую, что теряю контроль над эмоциями, то доверюсь списку, который я составил и запечатлел в памяти. На этом этапе я должен был переодеться, пока остальные остаются на поле, пока президент спускается с трибуны и все готовятся к церемонии.

Это был первый из трудных пунктов. В пустой раздевалке, где шум стадиона становится далеким гулом, были я, Вито и пятеро клубных сотрудников. Те, что были самыми важными, больными мной всю свою жизнь, и даже больше, потому что болели за меня и их отцы, что подчеркивает эту необычную семейственность «Ромы». Подумайте о Джаннини, чей папа был руководителем молодежной структуры клуба. Подумайте о Де Росси, чей папа – тренер молодежной команды клуба. О Бруно Конти и о моих отношениях с его сыном Даниэле – я вам рассказывал об этом. И вот эти пятеро начали плакать как телята, а мне пришлось закричать надрывающимся от первых слез голосом:

– Даже не начина’, а то будем до утра реветь!

И другие глупости, которые мне пришли в голову, чтобы остановить это сползание. Они отвернулись, чтобы не видеть меня, я отвернулся, чтобы не смотреть на них, Вито мне расскажет, что он был близок к обмороку в этот миг, когда, повернувшись к нему спиной, я стягивал с себя футболку. Он подумал о том, что это последняя футболка «Ромы», которую я снимаю с себя, последняя, смоченная моим потом, и он почувствовал, что пол уходит у него из-под ног. Как после удара ножом. Снимая бутсы, я снова медлил, но потом быстро закончил переодевание и вышел. Сел на ступеньки в коридоре и ждал, когда настанет время выхода на сцену. Сидел довольно долго, где-то минут двадцать; есть фотографии этих минут, на которых мой взгляд вроде бы пуст, но на самом деле я думал. Только не о будущем, а о прошлом. Думал и вновь переживал победы, поражения, травмы. Меня пронизывала боль утраты. Это было как увечье. Когда мне подали знак, что пора идти – все готово, стадион ждет меня, – я, направляясь к выходу, думал, как было бы прекрасно, если бы сейчас Паллотта ждал меня с новым контрактом в руке и сказал бы, что это была грандиозная шутка. Но это чепуха, которая мелькнула в голове на несколько мгновений. Я отлично знал, что все закончилось, и перестал мечтать. Я вышел на свет, и шум «Олимпико» был такой, что напомнил мне день завоевания скудетто. Все аплодировали стоя. Над стадионом звучала музыка из «Гладиатора».