Паоло Кондо - Тотти. Император Рима

Я ЛЮБЛЮ ЭТОТ НАРОД, ЛЮБЛЮ ВСЕМ СЕРДЦЕМ, И ТО, ЧТО Я ДЕЛАЛ, СЛУЖИЛО ТОЛЬКО ОДНОЙ ЦЕЛИ: СЛЫШАТЬ РАДОСТНЫЙ И ГОРДЫЙ КРИК ЭТИХ ЛЮДЕЙ, КОГДА ЗАБИВАЕТ «РОМА».

Мне дали микрофон, а с трибун «Олимпико» доносилось многотысячное «Капитан! Есть только капитан!», и я решил назвать эту книгу именно так, потому что роль капитана – это то, что я любил больше всего. То, что в разных эпизодах разных матчей взывало к моей роли, к ее привилегиям и ответственности, где бы я ни играл, в Италии или в Европе.

Я читал письмо, которое распечатала Илари, прерываясь, но не из-за волнения, а скорее для того, чтобы выдерживать ритм. Уже похолодало, что и было необходимо с учетом тепла того текста, что я написал. В письме было то, что я хотел выразить, тот страх перед будущим, в котором я больше не смогу работать ногами. Кое-что мне за мои ноги прощали. Я познакомился с замечательными людьми благодаря им. Я провел волшебные двадцать пять лет благодаря им, потому что вошел в раздевалку ребенком, а вышел из нее мужчиной. Я напомнил всем, что быть римлянином и «романистой» – это почетно и что быть капитаном моего народа столько лет – это огромная честь. Я не так сильно плакал, табло продолжало показывать расчувствовавшихся тифози, но на некоторых крупных планах я уже отмечал высыхающие следы от слез. Это были мгновения, в которые все могли осознать, что произошло. Я вспоминал в последний раз день нашей славы – главный из всех дней, когда мы завоевали скудетто, вспомнить это было обязательно – и начинал думать о том, что будет дальше. И атмосфера, которая воцарилась на «Олимпико», отчетливо явила жизни всех нас, кто был там. Настоящие жизни, глубокие, и человеколюбие, которое есть в людях. Все то, что нас объединяет, – это дитя нашего человеколюбия. Кстати, о детях: многие хотели бы, чтобы я, сняв капитанскую повязку, надел ее на руку Кристиана. Я даже не думал об этом, я не хотел ни обременять его, ни подвергать его давлению. Он обожает футбол, и у него неплохо получается, но он сам в нужное время и на основании своих способностей, которые он разовьет, решит свою судьбу. И я нахожу, что эта свобода – самый большой подарок, который отец может сделать своим детям. Таким образом, повязка перешла на руку Маттиа, капитана детской команды 2006 года рождения, года, в котором я выиграл Кубок мира. Чтобы она держалась на руке крепко, ему пришлось обернуть ее несколько раз, потому что он ужасно боялся, что потеряет ее. Знаю, что сегодня, когда он играет на полях города, многие говорят: «Это он получил капитанскую повязку от Тотти». Надеюсь, что это не создает ему трудностей, но если он капитан, то это говорит о том, что у него уже есть своя, юная ответственность. Это главное качество, которое требуется для ношения повязки.

Напоследок меня качали ребята (и я зажмуривал глаза, потому что всегда этого боялся), был последний душ в раздевалке, миллиарды фотографий на поле и вне его – ведь у каждого есть «родственник, который никак не может упустить такую возможность», – и по пути в Тригорию, где я оставил машину, обсуждение того, что мы только что видели на «Олимпико». Теперь я был уже совершенно спокоен. Я боялся наступления этого, боялся, что случится что-нибудь и все испортит, но все прошло гладко. Я чувствовал себя хорошо, но опустошенно. И больше беспокоился о будущем. Моя жизнь на протяжении двадцати пяти лет устоялась, и теперь будет непросто войти в ее новый ритм, найти что-то, что меня заинтересует. Но я решил, что об этом думать буду потом, а тогда я просто хотел добраться домой. У Илари же была другая идея.

– Поедем к Клаудио, сегодня не тот вечер, чтобы сидеть на диване.

– Надо было его предупредить. Он уже, наверное, закрыл ресторан.

– Ну, посмотрим.

Мы приехали в центр, я издалека увидел, что вывеска не горит, как и свет в ресторане. Я был немного недоволен. Ведь достаточно было просто позвонить.

– Пойдем, поглядим, мало ли.

Вспоминая поездку по Риму в предыдущую ночь, я начал думать, что и здесь что-то организовано втайне от меня. Но было бы правильнее сделать приятное Илари, поэтому я делал вид, что ничего не подозреваю.

– Пойдем, если хочешь, но ведь видно, что все закрыто.

Мы подошли к ресторану, разглядывали, внутри все было темно и тихо. Она дернула за ручку, и, «как ни странно», дверь открылась. Это был сигнал. Включился свет, все вылезли из-под столов – друзья, родственники, их было еще больше, чем было в автобусе в Тригории, сто пятьдесят человек, все в футболках «Ты – единственный!». Вечеринка прошла замечательно, сплошные песни, и главное – танцы, потому что Клаудио убрал все со столов, и не залезть на них было невозможно: смех, шутки, все те же разговоры о вечере на «Олимпико», тысячи тостов, и громче всего их произносили рядом с моими ушами, чтобы помешать тишине и моей привычке погружаться в свои мысли. И не позволять им наводить на меня тоску.

Домой мы вернулись в полтретьего, Кристиан и Шанель дремали. Открылись ворота, и Илари сразу отметила, что на кухне горит свет. Что случилось? Я высадил ее, прежде чем поставить машину в гараж, и когда вошел в дом – две минуты спустя, – меня охватило беспокойство. Изабель дышала с трудом, няни были в суматохе. Что делать? Илари позвонила своей маме, которая жила по соседству, и они поехали в больницу «Бамбино Джезу». Я уложил детей и сел на диван, ожидая новостей. Тревога была такая, что я начисто позабыл обо всем – о прошедшем дне, о прошедших месяцах, о всей карьере. Случившееся с Изабель заслонило все, или, лучше сказать, прожекторы теперь сместились со всего, что происходило со мной, на нее, и держали ее в своих лучах невыносимо долго. Я хотел только того, чтобы с ней все было хорошо, я просил только об этом, и когда Илари прислала СМС, что Изабель лечат, мой выдох облегчения слышен был, наверное, во всей Италии. Затем Илари прислала еще два СМС, картина прояснилась: врачи сказали, что это ларингоспазм, сужение голосовой щели, затрудняющее дыхание, из-за аллергии или вируса. Когда они узнали, что она моя дочь и весь вечер провела на поле «Олимпико», сказали, что, вероятно, там и подхватила что-то. Ничего такого, что не поддавалось бы лечению антибиотиками.

Я НАПОМНИЛ ВСЕМ, ЧТО БЫТЬ РИМЛЯНИНОМ И «РОМАНИСТОЙ» – ЭТО ПОЧЕТНО И ЧТО БЫТЬ КАПИТАНОМ МОЕГО НАРОДА СТОЛЬКО ЛЕТ – ЭТО ОГРОМНАЯ ЧЕСТЬ.

Конечно, никакой взаимосвязи – если не брать в расчет ее присутствие на поле – с завершением моей карьеры в этом не было. Однако когда я успокоился, то думал лишь о том, что настоящая жизнь подала мне сигнал: праздник закончился, Франческо, ты достаточно поразвлекался. В семь утра Илари вернулась с Изабель – дочка тихо спала. Самый длинный день в моей жизни наконец-то закончился.

Потом был трехмесячный отпуск, во время которого я встретился в Лондоне с Паллоттой и Бальдини, о чем я вам уже рассказал. Затем я вернулся, пытаясь «отнять работу» у нового спортивного директора Мончи – испанца, который потрясающе проявил себя в «Севилье» и с первых дней показал себя вежливым и готовым разделить со мной свой труд. «Рома» в эти годы стала очень солидной командой, не подверженной финансовой турбулентности, и, когда я езжу по миру, представляя клуб – например, на жеребьевке Лиги чемпионов, – к нему чувствуется всеобщее уважение. К клубу и, конечно, ко мне. Когда я закончу учиться, думаю, что лучшей должностью для меня будет работа в тренерском штабе, в контакте с командой и тренером, потому что я отлично знаю, что им нужно, чтобы работать на максимуме. И еще позволю себе сказать, что я вижу в игроках будущих мастеров сразу или, по крайней мере, раньше других. Мне достаточно увидеть остановку мяча, удар или дриблинг, чтобы понять, сколько места занимает футбол внутри паренька. Если его талант выше определенного порога, то он в каком-то смысле общается с моим талантом. Это такая особенная магия.