Дитрих Шульце-Мармелинг - Лев Яшин. «Я – легенда»

Однажды в середине восьмидесятых Франц Беккенбауэр приезжал к Яшину в Москву, и когда они пошли осматривать стадион имени Ленина, сторож принес для легенды футбола бутылку водки. «Насколько я знаю, во времена Горбачева и его антиалкогольной кампании организовать такую пьянку было совсем не легко». «Ваше здоровье!» – воскликнул Яшин в кругу нашей тесной компании и строго проследил, чтобы я осушил стакан залпом». Беккенбауэр так описывал эту встречу в своей автобиографии: «Яшин вошел ко мне в комнату, поднял стопку водки и закурил».

Яшин не был пьяницей, но водку он пил, и немало. В советской прессе об этом не писали, как и не афишировалось то, сколько он курил. В то время в среде футболистов курение было вполне привычным делом. По крайней мере, среди ведущих футболистов курящих было больше, чем сейчас. Некоторые игроки, такие как Яшин, курили пачками – например, любитель «травки» нидерландский игрок Йохан Кройф. Яшин выкуривал в день около 80 сигарет и, по «примеру» Кройфа, пристрастился курить в перерывах между таймами.

В социалистическом обществе курение воспринималось негативно, тем более в случае с образцовым спортсменом. Манфред Целлер: «Противоречивые настроения болельщиков советская пресса начала 60-х годов изображала на страницах газет в виде смешных карикатур – курящие и пьющие фанаты, пренебрегающие существующими правилами поведения. Таким способом власти пытались бороться с курением в обществе, считая его некультурным явлением».

В 2017 году Валентина Яшина рассказала, что курение мужа было извечной темой для обсуждений в «Динамо». На эту тему даже созывали партсобрание. Некоторые члены партии не хотели мириться с тем фактом, что известный спортсмен беспрерывно курит. Валентина Яшина: «И тогда кто-то встал и сказал: «Но ведь он курит уже целую жизнь – и играет же».

Чрезмерное курение спровоцировало у вратаря язву желудка, которая постоянно давала о себе знать.

Качества, которые отличали «нового», «современного» советского человека – самодисциплина, лояльность, честность, справедливость, образование, – как таковые не были чисто социалистическими. Они также могли быть присущи буржуазии и консервативному человеку, если он развивается в морально полноценной системе координат. Поэтому Яшин превосходно чувствовал себя на Западе. Лев Иванович – прекрасный русский человек, который всегда олицетворял дружественный образ Советского Союза. Он не похож на тот образ «русского», который многие немцы представляли в годы холодной войны. Имидж, сложившийся во время войны под влиянием расистской пропаганды нацистов: нецивилизованные, грубые и агрессивные. Манфред Целлер: «Что мне казалось интересным в имидже «нового советского человека», так это то, как соотносился образ Яшина в советской и западной прессе».

Но Яшин смог стать послом идеи «нового советского человека» только потому, что навязанная ему роль была для него естественной. Яшин был самим собой. Если отбросить все идеологические излишества, оставался именно такой Яшин, которым его знали. А что касается его «порока», то на Западе, как и на Родине, такой имидж курящего и немного выпивающего мужчины был вполне привлекательным.

Яшин был «человеком народа». Владимир Пильгуй – его преемник в воротах «Динамо» – вспоминал: «Поклонники постоянно называли его по имени. Они принимали его как «своего» – брата или друга. Он всегда возвращался домой, окруженный толпой болельщиков, которые помогали ему нести тяжелую спортивную сумку». А Олег Иванов, который долгое время был вторым после Яшина вратарем в «Динамо», вспоминал о постоянной готовности того прийти на помощь. На одной игре в Одессе Иванов 70 минут стоял в воротах, заменив травмированного Яшина. Яшин тогда с сигаретой занял место за воротами. Когда Иванов пропустил легкий мяч, тот крикнул: «Завтра будем тренироваться вместе». На следующий день Яшин появился на тренировочной площадке и долго объяснял Иванову секреты вратарской техники.

Для журналиста Готфрида Вайзе Яшин являлся воплощением русской души. О таких говорят: «Только русскому это по плечу». Русская душа глубока и полна тайн, готова к состраданию, противоречива и меланхолична. Так немецкие писатели всегда описывали загадочную русскую душу. Часто при этом обращались к великим писателям царских времен: Александру Пушкину и Федору Достоевскому. Необъяснимую склонность русских к несчастной жизни описывал Ф. М. Достоевский в своих романах. К тому же такая тяга к унынию, по мнению многих историков, стала следствием непростой русской истории: татаро-монгольское нашествие в Средние века, беспощадный деспотизм церкви, самодержавие, кровавая Октябрьская революция 1917 года – все эти события продлили на десятилетия вперед печальную судьбу русского народа. Тем не менее «русская душа» манила родных поэтов, таких как Владимир Маяковский, снова и снова вернуться на Родину из-за границы. Он побывал «во многих, более красивых и богатых странах, но ни одна не была столь же страстной, как Россия».

Чтобы лучше понять восприятие измученной русской души немецкими гражданами, автор обратился к Лотару Шиху, который с 2011-го по 2017 год работал в посольстве Германии в Москве. «После шести лет работы в России я не уверен, насколько «русская душа» соответствует нашим представлениям о ней и образу русского человека. Я этого просто не знаю. Русские много страдают, но и смеются часто, не на публике, а в кругу друзей и семьи. Русские угрюмо смотрят друг на друга в метро, но вы не встретите ни одного семейного торжества, где бы не пели и не танцевали. Русские неохотно идут на контакт, но если русский человек стал вам другом – то это на всю жизнь. Русские не выставляют эмоций напоказ и не притворяются, стараясь понравиться. Продавщица не будет вам приветливо улыбаться, если этого не требуют ее рабочие обязанности. Их эмоции прямые и нефальшивые. Но достаточно ли этого, чтобы понять русскую душу? Для нас, на Западе, Россия является частью чужой планеты. Нас приводит в остолбенение ее необъятная величина. Слово «Сибирь» сразу будит в нас представление о бескрайней тайге, одиночестве, голубом небе над покрытыми снегом лесами. Озеро Байкал пробуждает в нас душевную тоску, которую мы не можем объяснить. Волшебство неизведанного взывает к тому, чтобы переносить его на людей, живущих в этой стране. Скорее всего это осознание гармонии и неразрывности вещей – душевная близость возникает вместе с одиночеством, любовь оказывается рядом с ненавистью, нежность с грубостью, радость неразделима с глубокой болью, которую Россия испытывала в течение своей богатой истории. Возможно, это осознание приводит к тому, что русские воспринимают счастливые и трагичные моменты гораздо острее, нежели западные люди».