Елена Докич - Несломленная

Во время реабилитации я решаю навестить могилу дедушки в Хорватии. Я звоню маминым сестрам и узнаю, что он похоронен в Чепине. Мы с Тином три часа едем туда на машине из Загреба.

На могиле я кладу цветы, зажигаю свечку и ставлю керамического ангела. По щекам у меня текут слезы – я ужасно по нему скучаю. Я уже не помню его лица – мне было всего восемь, когда я видела его последний раз, а фотографии у меня не осталось. Но с дедушкой у меня связаны чудесные воспоминания. Я помню, как он был добр и заботлив. И он влиял на моего отца так, как никто: папа никогда не поднимал на меня руку в его присутствии – он единственный член семьи, которому никогда не доводилось этого видеть. Я очень любила бывать у дедушки по выходным – это была моя тихая гавань. Я любила сидеть на диване у него на коленях. Мне так грустно, что нам с ним так и не довелось попрощаться, когда надвигалась война.

На розыгрыш wild card в Австралию я приезжаю совершенно не наигранной. Уступаю 2:6, 4:6.

После матча я говорю Тодду Вудбриджу:

– Если бы мне сейчас дали wild card в основу, я бы не взяла. Даже в квалификацию не взяла бы. Это было бы неправильно. Я в совершенно разобранном состоянии.

Тодд уже некоторое время мне помогает. Он очень много знает об игре и на корте выкладывается без компромиссов. Он обалденный человек, направляет меня, дает советы и продолжит делать это в предстоящие месяцы, которые станут тяжелыми.

Становится очевидно, что время, которое я потеряла из-за травм, наверстать практически невозможно. Я смотрю правде в глаза. Чтобы снова стать по-настоящему конкурентоспособной, мне понадобятся титанические усилия и очень много времени. Ко мне приходит осознание, что это конец. С теннисом покончено. Пора строить будущее, в котором я не буду играть в теннис, и узнать, что еще жизнь приготовила мне. После всех трудностей, с которыми я столкнулась, особенно в последние несколько лет, у меня нет сил ввязываться в еще одну войну с травмами.

Моя жизнь больше не складывается из череды аэропортов и гостиниц. Она больше не вращается вокруг матчей, очков, рейтинга, wild card, денег и соперниц. В ней больше нет буйных болельщиков. Я больше не испытываю это восхитительное чувство, которое приходит с выигранным матчем. Адреналина больше нет. Всего этого мне не хватает. Я любила теннис и люблю до сих пор. Всегда буду любить.

Годы после того, как моя карьера резко оборвалась, были тяжелыми. Мне пришлось уйти из-за травмы, так что переход в новую жизнь стал жестким. Пришлось решать, чем я хочу и не хочу заниматься дальше. Разбираться, что я представляю собой за пределами корта. Искать себя.

Я хочу остаться причастной к спорту, так что я пробую тренировать, писать, работать на телевидении. Иногда я теряюсь, потому что не могу понять, в каком именно направлении хочу двигаться. Теннисная жизнь – она ненастоящая. Это пузырь, в котором живут теннисисты. Бывшие игроки предупреждали меня, что к реальной жизни надо готовиться, особенно к первым годам.

Но после всего, через что я прошла, я стараюсь не загоняться из-за мелочей. Главное – что я опять здорова и что в моей жизни есть два удивительных человека, с которыми у меня чудесные отношения: Саво и Тин. Пока они у меня есть, все будет в порядке.

Мы с Тином живем на два города: Загреб и Мельбурн. Постепенно мы налаживаем нашу жизнь без тенниса. В надежде, что лучшее еще впереди.

Все спрашивают, общаюсь ли я с отцом.

Иногда мы разговариваем, но то, что между нами произошло, ранило меня на всю жизнь.

Я вытащила свою семью из нищеты, но ему этого было недостаточно. Я не удостоилась ни одного слова его похвалы – даже когда была четвертой ракеткой мира. В его глазах ничто в моем исполнении никогда не было достаточно хорошо.

Пусть без него я бы не достигла тех заоблачных теннисных высот, на которых побывала, но его жестокость сломала мой дух и чуть не стоила мне жизни.

Его пьяные дебоши из-за цены рыбы, «паленых» турнирных сеток, королевы Великобритании, президента США, Владимира Путина, его публичные планы похитить меня и разоблачить кучу заговоров стоили мне карьеры?

Совершенно точно.

Психологическое насилие, которому он подвергал меня уже после того, как я ушла из дома, стало для меня тяжелой ношей, когда я параллельно должна была продолжать играть. Справиться с чувством вины за разбитую семью в одиночку я не могла.

Могла ли я быть стабильным игроком топ-5, топ-10? Сто процентов. Вне всяких сомнений.

Могла ли я стать первой ракеткой мира? Выиграть Уимблдон или Australian Open? Кто знает. Многие считают, что могла.

По крайней мере, сейчас я уверена, что могу справиться с любым испытанием, которым жизнь решит в меня запустить. Сумасшествие отца, его физическое и психологическое насилие, публичные унижения и наша семья, разрушенная им, – все это меня чуть не убило.

Но сегодня я здесь, и я сильна. Я не ненавижу своего отца, но ненавижу то, что он делал со мной. Еще я очень зла на него за то, что он разрушил нашу семью. Кое-что из того, что он делал, я могу понять. Он сын, которого никогда не любила родная мать. Человек, чья душа изранена сербской войной. Беженец, который не смог найти новую родину и так и не был принят.

Австралийский теннис и сама Австралия моему папе не подходили.

По своей воле он никогда не уехал бы из Сербии – сделать это его вынудили война и мои теннисные перспективы. И я уважаю его за то, что у него хватило духа перевезти семью в новую страну и использовать представившуюся возможность начать новую жизнь.

Со временем я испытала на себе многое из того, с чем столкнулся он, когда мы только переехали: расизм, дискриминацию, отторжение. Сталкиваясь с этим – будь то юниорские поездки или перешептывания австралийских тренеров в 2005-м, – я понимала, почему он был таким озлобленным. Слова тренера Tennis Australia о том, что меня нельзя было принимать обратно, до сих пор меня ранят.

Но еще больнее мне из-за того, что люди из теннисного сообщества, особенно австралийского, предпочли не замечать физического и эмоционального насилия, которому я подвергалась. С самого моего детства до поздней юности и даже после 20-летия было очевидно, что меня постоянно избивали, но люди вокруг говорили себе, что это не их дело, и решали не обращать на это внимания.

Некоторых в первую очередь беспокоило, не получаю ли я больше возможностей, чем их дети. Их не заботило мое эмоциональное или физическое благополучие, а также то, что дома меня постоянно били. Хотя отец тысячи раз угрожал мне смертью и жестоко меня избивал, я знала, что он меня не убьет. Но не все жертвы домашнего насилия выживают. Мы все знаем ужасные истории.