Гунта Страутмане - XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

Присяжного весовщика звали господин Перлбах. Он был неподражаем! Когда тебе восемнадцать, чуть ли не все вокруг кажутся старыми. Сейчас думаю, ему было немного за пятьдесят. Он непрерывно сыпал анекдотами из царских времен. Только позднее я понял, что господин Перлбах был истинный художник, ибо умел сотворить перед глазами слушателя живые картины. Его рассказы дали мне яркое представление о кипучей жизни Риги времен его юности, об огромных фабриках, об организованных рабочих, о жизни латышей, о русском начальстве, о роли немцев, о тогдашних магазинах. Я его, разумеется, и расспрашивал – что это за артель присяжных весовщиков, прежде я о такой не слышал. «А, это старинная артель, еще с времен средневековья!» – «А откуда берется пополнение?» – «Или сын, или зять, другого способа попасть в артель нет».

Мы сдружились, насколько позволяла разница в возрасте. Это несколько осложнило работу контролера. Официально я должен был смотреть через плечо господина Перлбаха и записывать его цифры. Если бы он хотел меня обмануть, это можно было сделать сотни раз, но он, видимо, не хотел. И я тоже не хотел строить из себя чересчур строгого контролера.

В один прекрасный день господин Перлбах сказал мне: «Петр, сегодня я иду в ресторан встретиться с братом». – «Почему вам для этого надо идти в ресторан? – изумился я. – Разве не проще вам зайти к нему или наоборот, ему к вам?» – «Видишь ли, он немец, а я латыш. Он появился в Риге на пятнадцать лет раньше меня. Вначале брат был учеником, потом подмастерьем, но без малейшей надежды когда-нибудь стать мастером, потому как он был простой сельский парень, а не чей-то сын или зять. Но потом брат перешел к другому мастеру, у которого была дочь, засидевшаяся дома. В наши дни ее никто бы не назвал старой девой, ей было всего-то года двадцать три, но тогда девицы выходили замуж в семнадцать-восемнадцать, так что дочь мастера как бы уже не укладывалась в норму. Брат честно проработал там несколько лет, начал понемножку ухаживать за дочерью шефа, женился на ней, и путь к званию мастера для него был открыт.

Жена брата – немка, он тоже постепенно онемечился, и дети уже от рождения немцы, притом теперь они – национал-социалисты. Мы какое-то время пытались поддерживать отношения. Однажды они явились к нам всей семьей. Родители сидели в одной комнате, молодежь – в другой, и вдруг мы слышим оттуда: «латышские свиньи» и что-то еще в том же роде. Тогда и латыши позволили себе некоторые сочные выражения насчет немцев. После чего и его, и мои дети вышли из той комнаты со словами: не желаем иметь ничего общего с – одни сказали: немцами, другие: латышами. И разошлись в разные стороны. Родители еще немного посидели, поскольку сама по себе невестка уживчива по характеру. Но в итоге мы с братом встречаемся теперь только в ресторане».

Позднее, когда я читал роман Августа Деглавса «Рига» (действие происходит во времена, когда латышские крестьяне пришли и постепенно «завоевали» город), рассказ господина Перлбаха помог мне лучше понять его.

В конце концов я получил работу в книжном антиквариате «Универсал», арендовавшем помещение у Еврейского общества, но в остальном ничего общего с ним не имевшем. Еврейское общество и театр находились на Сколас, 6, а вход в антиквариат был с улицы Дзирнаву, 44, хотя это был один и тот же дом. Тогдашние оконные витрины замурованы. Магазин занимал одну большую залу, без каких-либо вспомогательных помещений, но считался в своем роде едва ли не лучшим в Риге.

Владелец хотел открыть дополнительно и библиотеку, но не получил нужного разрешения, так как его брат эмигрировал в Россию. Однако он сумел каким-то способом, должно быть, не вполне легальным, объединить книжный антиквариат с библиотекой. В Риге было много разноязычных библиотек, в которых за полтора лата в месяц выдавали на дом каждый раз одну книгу. Если вы успевали прочесть ее за ночь, то в месяц могли одолеть тридцать книг, если тратили на это двое суток – то пятнадцать. «Универсал» действовал по тем же правилам. Я знал по меньшей мере шесть таких библиотек. Они пользовались успехом, потому что закупали новейшие книги за рубежом, некоторые приобретали в книжном магазине Valters un Rapa русскую советскую литературу. Советские книги интересовали тогда многих, в том числе и аккредитованных в Латвии дипломатов.

В «Универсале» я был младшим библиотекарем. Практически мальчиком на посылках. Для меня это была не работа, а конфетка. Пробыл я там с конца 1938-го по июль 1940 года и постепенно познакомился с публикой, там вращавшейся. В антиквариат приходил генерал Хартманис, русский полковник Галич, молодые японцы из посольства, совмещавшие службу в Риге с изучением русского языка. В антиквариате можно было видеть латышей и немцев, русских и евреев, всю рижскую интеллигенцию. Когда председатель Сената Губенис покупал здесь книгу, добрый час уходил у него на разговоры с другими такими же покупателями. Не менее интересным мне казался и простой рабочий-латыш, маляр, по фамилии, если не ошибаюсь, Павенис; каждую неделю он приходил к нам, чтобы приобрести новые листы с латышскими орнаментами художника Юлия Мадерниекса. Тогда продавался роскошный альбом его орнаментальных композиций, но можно было купить и отдельные листы. Так же по частям можно было приобрести и другие дорогие издания, например, «Земля и народы» [59] «Земля и народы» – роскошный четырехтомник, выпущенный издательством Gramatu Draugs в 1929–1931 гг. под редакцией Р. Кримберга, Н. Малты, А. Билманиса и А. Грина. , «Всемирная история» [60] «Всемирная история» – четырехтомный труд под редакцией Александра Грина, выпущенный издательством Grāmatu Draugs в 1929–1930 гг. .

Так постепенно можно было собрать все многотомное издание. Как другие рабочие, получив заработок за неделю, шли в кабак, так Павенис отправлялся в «Универсал» за книгой. Я его встречал и после войны, он даже немного помог мне в одном квартирном вопросе. Заодно он повел меня к себе и показал свою фантастическую библиотеку. Скажу вам, не у каждого профессора встретишь такую.

Начальник Генерального штаба Мартыньш Хартманис интересовался лишь книгами о Первой мировой войне и покупал военную литературу на французском, немецком, русском языках. Всеми этими языками он владел в полной мере. И выглядел он импозантно – вот уж настоящий латышский генерал! Свои покупки он сам не забирал, поэтому купленную им книгу я должен был доставить ему на квартиру; таким образом я узнал, где он живет и как выглядит его резиденция. С женой он говорил по-французски, я слышал это своими ушами, хотя француженкой жена его не была. Однажды через много-много лет на банкете в честь участников конференции в Марбурге я сидел рядом с дочерью генерала Хартманиса поэтессой Астридой Иваской, жившей тогда в эмиграции. Мы разговорились, я спросил: «Вы ведь жили на улице Сколас?». Она посмотрела удивленно: «Да». «Там лестница была прямо с улицы, и тут же на первом этаже – квартира?» – «Откуда вы это знаете, господин Крупников?» – «Когда я позвонил в дверь, ваша мать открыла и, когда я сказал, что должен видеть господина полковника, позвала его по-французски». Госпожа Иваска, видимо, тут же решила, что я чекист, – она невольно отшатнулась и взглянула на меня так, как если бы увидела кобру. Пришлось объяснить, что я был всего лишь мальчиком на посылках в книжном антиквариате, «младшим библиотекарем».