Александр Николаев - Так это было

— Как ты смеешь говорить так с господином офицером? — крикнул он.

— Майор Снисаревский, — снова вмешался я, — сказал: когда будут созданы национальная, независимая армия и правительство — все партизаны присоединятся к нам.

Ссылка на майора и боязнь, что ему будет доложено о происшедшем в Жлобине, подействовали на Карлова. Он притих и до самого Могилева не проронил ни слова.

Странное чувство овладело мною, когда мы приближались к этому городу. «Ведь отсюда все и началось, — с грустью подумал я. — Один росчерк пера и все полетело в тартарары».

Роль личности в истории…

Когда мысленно я рассуждаю на эту тему, мне всегда приходится вторгаться в обширную и неизведанную область о предначертании событий в жизни человека и в жизни целого народа.

Если предательство Иуды было написано ему на роду, то мог ли он избежать своей участи?

А человечество в целом, если оно сейчас зашло в тупик и занято лишь бессмысленным истреблением себе подобных, могло ли оно уготовить себе лучшее будущее?.. Или все сильные мира с их достоинствами и недостатками были всегда только жертвами рока и никаким образом не могли повлиять на предначертанную им судьбу?..

Жалею, что нет сейчас с нами поручика Казанкина. Какой простой и умный мужик! Говорят, он работал шофером такси в Париже. Как интересно было беседовать с ним в той деревушке, где нам пришлось отбиваться от партизан!

Пронзительно скрипит тормозами останавливающийся поезд. От легкого толчка просыпается Карлов и, взглянув в окно, хриплым голосом отдает распоряжение одному из свиты:

— Тихонов, узнай — сколько времени здесь простоит поезд. Если долго — то постарайся достать этого…

Он задирает немного подбородок и дает себе легкого щелчка по горлу. Тихонов понимающе кивает ему головой и уходит.

Каким-то чудом сохранилось здание вокзала. По перрону снуют немцы. Изредка мелькают фигуры местных железнодорожников. Солдаты, зацепляясь ранцами в дверях, входят в вагоны. Приехавшие с нашим поездом толкутся у входа в зал ожидания или входят внутрь. Я жду, хотя и по другой причине, возвращения Тихонова. Меня тоже интересует продолжительность остановки поезда.

Неужели здесь ничего нет, что напоминало бы о событиях двадцатипятилетней давности?

По другую сторону от нашего поезда медленно трогается в обратном направлении воинский эшелон. Когда он уходит — открывается вид на целый ряд заснеженных путей.

Где-то здесь стоял поезд Его Императорского Величества — последнего русского царя. Здесь он жил, обдумывал со своими генералами стратегические планы, выслушивал доклады, читал донесения и рапорты, писал нежные письма Алисе… Каким бы плохим он ни был, — он все-таки заботился о России. До фронта отсюда было далеко. А теперь — это тыловой город на занятой немцами территории… Мог ли он представить себе такое положение, окидывая прощальным взглядом с отходящего поезда этот город?

Из нашей группы, едущей сейчас в Смоленск, один я, наверное, в курсе событий, с которых началась трагедия России. Интересно, сохранилась ли еще хоть часть архива, доставшегося нам от дяди моего отца? Хранившиеся в отдельной коробке газеты и журналы тех памятных дней я просматривал незадолго до начала войны. Помнится, там был листок, датированный началом марта 1917 года, где крупными буквами сообщалось: «Депутат Караулов явился в Думу и сообщил, что государь Николай Второй отрекся от престола…»

В конце листовки говорилось: «В Думе происходят грандиознейшие митинги и овации. Восторг не поддается описанию».

Интересно, какова дальнейшая судьба Караулова и других депутатов, что радовались тогда, как неразумные дети, надвигающемуся горю?.. Успел ли кто из них попасть в эмиграцию?.. Или сложили они свои головы на полях гражданской войны, в застенках Чека или на Соловках?

Помню слова деда в спорах на эту тему: «„Никудышний царь“ оказался умнее тех, кто выбрал войну, чтобы столкнуть Россию в пропасть…»

Скрывавшийся у нас мой дядя — бывший офицер армии Колчака называл Керенского гулящей женщиной, а все его правительство — публичным домом, употребляя при этом более сжатое, более обобщающее выражение.

А в народе о разных думских депутатах и правительстве Керенского выражались попроще: «Пропили Россию и удрали, а мы теперь — расхлебываем».

Я согласен с мнением простых людей. Они отчасти подводят итог случившемуся.

К сказанному атаманом Калединым перед смертью — «…от болтовни погибла Россия» — следует добавить: и от водки…

Рывками трогается поезд. Уже на ходу вскакивает запыхавшийся Тихонов. На веснушчатом лице у него играет плутоватая улыбка. Приблизившись к нашему купе, он достает из кармана фляжку и торжествующе потрясает ею.

Наконец мы прибыли в Смоленск.

В пути после Жлобина не было больших происшествий, если не считать эпизода с пересадкой в Орше на поезд, прибывший из Берлина.

Мы вошли в купе, где сидели два немца, возвращавшиеся, наверное, из отпуска. Почувствовав зловоние от карловских штанов, они закурили, но вскоре убедились, что и табачный дым не может перебить смрада. Тогда, забрав свои сумки и ранцы, немцы перебрались в соседнее купе. Карлов с подхалимами захохотали. Тихонов сказал довольно громко:

— Отступает немец и здесь…

Мы с Тарасовым и Карпушиным до Смоленска ехали в коридоре.

Город сильно разрушен. На месте вокзала — груды развалин. От главной улицы тоже почти ничего не осталось. Как в насмешку, в одном месте уцелела высокая стена с надписью большими буквами наверху: «Застраховали…»

Местные жители встречаются редко. По остаткам заснеженных улиц бродят большей частью немцы. Иногда торопливо проходят мальчишки с санками. Это — не обычная зимняя забава. Дети работают. На привокзальной площади во время прихода редких поездов выстраивается целый ряд маленьких извозчиков с санками разных моделей. Один курносый, веснушчатый мальчонка нам тоже предложил свои услуги. Кроме сумок и винтовок багажа у нас не было. Я поблагодарил мальчика и предложил ему оставшийся ломоть хлеба. Он немного удивился тому, что немец так хорошо говорит по-русски, но хлеба не взял.

— Спасибо, пан полицай, — сказал он серьезно. — Милостыню мы не принимаем.

После обеда начальник курсов немецкий лейтенант Ритвегер разрешил нам с Тарасовым отправиться в город. Ему здесь все хорошо знакомо. Их дивизия участвовала в боях как раз на этом участке.

Мы осматривали Кремль. Он почти не пострадал. Толстые кирпичные стены выдержали и все бомбежки и артиллерийский обстрел. Долго бродили по берегу Днепра. Когда подошли к разрушенному железнодорожному мосту, Саша остановился и окинул взглядом заснеженную реку.