Софья Самуилова - Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

– По церковным правилам назначение и перемещение духовенства является делом епископа, – сказал он, – а никак не договоренности между народом и каким-то желательным ему священником. Эти пробы, на которых народ все равно ничего не узнает о кандидате, кроме его голоса, противоречат каноническим правилам и просто оскорбительны. Церковь – не базар, а священник – не цыганская лошадь, чтобы ему смотреть в зубы. Василий Ефремович беспокойно заерзал на месте.

– Напрасно вы так говорите, отец протоиерей, – возразил он. – Мы, понятно, не лошадь себе ищем, а пастыря. А пробы не мы выдумали, все так делают. И владыка против них не возражает.

– Владыка не может возражать, потому что сейчас такой порядок. Это уж вы сами должны понять и передать решение в руки епископа, который все решит на основании наших церковных правил, установленных апостолами и соборами. И вот есть такое правило – тринадцатое правило Лаодикийского собора, которое определяет: «Да не будет дозволено сборищу народному избирать имеющих произвестися во священство», – и это очень разумное правило. Священник должен учить, настаивать, добиваться, иногда, может быть, того, что народу неприятно, А как же это возможно, если они его сами на собрании выбрали, а завтра, если захотят, выберут другого, не такого строгого. Еще апостол Павел говорил: Будет время, когда люди здравого учения принимать не будут, а будут по своим приходам выбирать себе учителей, которые льстили бы слуху (2 Тим. 4: 3). Вот она, ваша проба. Что во время пробы можно узнать? Каков голос, да хороший ли оратор, то есть именно то, что льстит слуху. И, бывает, до того льстит, что народ услышит такого батюшку с хорошим голосом и начинает уже не просить, а требовать у архиерея: «Дай нам этого, а больше никого не хотим и не примем». А у архиерея-то, может быть, свои соображения, он и этого священника лучше знает и других имеет в виду и думает о пользе не только этого прихода, а и всей епархии, а ему руки связывают, кричат: «Подай нам такого-то, а больше никого знать не хотим». Нет, к епископу не так нужно идти: в крайнем случае можно просить, что хотели бы мы, если можно, такого-то, а если нельзя, то кого дадите, ваша воля. А лучше с этого прямо и начинать.

– А мы, отец протоиерей, так и сделали! Мы поехали к епископу Павлу и попросили, кого он нам посоветует. Он посоветовал Пентеровского, вас и Фесфитянинова. Тогда мы приглашения разослали. Те два батюшки приезжали, служили пробную службу, очень понравились: а все-таки нам и от вас хочется ответ иметь, мы об вас много хорошего слышали.

– От кого же вы могли слышать? – усмехнулся отец Сергий. – Меня в Пугачеве никто не знает. Разве только считать ту старушку, которая мне булочку дала, когда я в прошлом году, возвращаясь домой, зашел мимоходом в собор.

– Да-да! – обрадовался Василий Ефремович, – и она рассказывала. С Максимом Михеевичем, у которого вы ночевали, разговорилась и догадалась, что это вы. Ужаственно вы ей тогда понравились. Худой, говорит, строгий, в лаптях, в ситцевом подрясничке… И преосвященный Павел вас очень хвалили, и от других слышали. Слухом земля полнится!

– Не всякому слуху можно верить, – нахмурился отец Сергий, не любивший похвал. – А вам не говорили, что я человек скандальный?

– Ну уж и скандальный? – недоверчиво повторил Козлов.

– Конечно, скандальный. Уж если я считаю что правильным или неправильным, так буду настаивать на своем, нравится это людям или нет, все равно. А у вас вот, говорят, певчие на клиросе разговаривают и смеются, регент неверующий. Я бы этого не потерпел, а вы будете кричать, что при нем поют хорошо.

– Убрали уж этого регента, отец Сергий, теперь у нас другой, скромный, верующий. А если вы певчих в руки возьмете, так вам никто слова поперек не скажет, все только приветствуют.

– Да у вас, по-моему, не только певчих в руки нужно взять, а в первую очередь церковный совет. Тоже, кажется, много на себя берете. Вот такой серьезный вопрос решаете, приглашаете нового священника, а настоятеля спросили, желает он меня или нет? Ведь ему с новым священником служить, а вы его подписи на письме не попросили. А может быть, он против? Да еще, кажется, он у вас и благочинный? Так это, прежде всего, его дело. Вот тут могут у нас выходить большие неприятности. Я бы вас постоянно одергивал. Нечего церковному совету в алтарь лезть. Их дело у свечного ящика, а у престола духовенство само разберется. На лице Василия Ефремовича расплылась довольная, почти умиленная улыбка. От полноты чувств он даже руки к груди прижал.

– Вот нам такого пастыря и надо. Как хотите, отец Сергий, я теперь от вас не уеду, пока вы мне письменного согласия не дадите.

– Ни письменного, ни устного не дам. Я никуда уходить не собираюсь.

– Почему так? – удивился Козлов. Он откашлялся и привстал, собираясь перечислять все преимущества пугачевского собора.

– Как ни говорите, хоть маленький городок Пугачев, а все-таки город. И люди покультурнее, и жизнь не та. Уж у нас вам самому рыбу ловить не придется и в лаптях ходить не будете. У вас дети подрастают, учить их будет удобнее.

– Может быть, это и так, да я никогда прихода менять не буду. Я вам сказал давеча, что я не цыганская лошадь, а теперь добавлю, что и не цыган. И я удивляюсь, как это архиерей предложил мою кандидатуру. Ведь он знает мой взгляд на этот вопрос. – Какой же ваш взгляд, батюшка?

– А вот! – Голос отца Сергия зазвучал почти торжественно, в этом вопросе заключалось отчасти его исповедание веры. – Вы знаете, что при рукоположении священника его три раза обводят вокруг престола и поют те же песнопения, что и при венчании. Так вот, я считаю, что в это время священник повенчался с церковью, именно с той, которая указана в его ставленой грамоте, и перейти на другое место может только в двух случаях: если епископ сам найдет нужным перевести его или если его выгонят. Переходить по собственному желанию на другой приход так же недопустимо, как менять жену. Василий Ефремович хитро прищурился.

– А вас, отец протоиерей, в это село посвящали? Как будто бы я слышал, что нет. Ушли же вы с первого прихода!

– Меня оттуда выгнали, – просто сказал отец Сергий.

– Все-таки вы, батюшка, обдумайте хорошенько, – продолжал убеждать Козлов. Он выпил уже бесчисленное количество стаканов чая с медом, весь раскраснелся и от чая, и от волнения, не продвинулся вперед ни на йоту, но продолжал уговаривать, хотя и он, и его собеседник уже по несколько раз повторили свои доводы.

– Мне нечего обдумывать, – повторил отец Сергий, с терпением, выработанным беседами с раскольниками, и, нужно сознаться, с большим, чем ему бы хотелось, волнением. – А если бы я и стал взвешивать, все равно мое решение было бы в пользу Острой Луки. Я здесь служу двадцать лет, сроднился со всеми, знаю каждого, кто чем дышит. Здесь я схоронил четверых детей и жену и сам собираюсь, когда придет время, лечь рядом с ней.