Софья Самуилова - Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

Вот уже служба подходит к концу. Вот уже в обычное время отец Сергий, приложившись, как и всегда, к правому углу престола, выходит говорить проповедь. Но на этот раз сторож Ларивон не ставит перед ним аналоя и он виден во весь рост: худощавый, стройный, в аккуратно сидящем поношенном облачении, с аскетическим лицом и покрасневшими от бессонницы, а может, и от тайных слез глазами. Он изо всех сил сдерживает себя, но эти люди, изучившие каждый его жест, знавшие, когда и почему пролегла на его лице та или другая морщинка, – видели, как он волнуется, и его волнение передалось им, и они ждали его слова, как ждут завещания умирающего отца.

– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, – как и всегда, начал отец Сергий. Лес рук с чуть слышным шорохом взметнулся следом за его рукой, творя крестное знамение, и опять все затихло.

– Сегодня я служу здесь последнюю службу, – продолжал отец Сергий и остановился, потому что ему неожиданно не хватило дыхания. В толпе послышались рыдания, и, как ни странно, это вернуло ему самообладание. Он всегда восставал против рыданий, а тем более причитаний в церкви, хотя бы во время похорон. Он считал, что не всегда можно удержать слезы, но взять себя в руки и не нарушать тишины, благоговейного порядка, не расстраивать других, всегда можно и должно. Тем более что некоторым плачущим и не особенно трудно сдерживаться: они начинают плач ради приличия, ради своеобразного хорошего тона. И поэтому отец Сергий сказал коротко и властно, как говорил обыкновенно на похоронах: – Прекратите! Рыдания прекратились.

– Сегодня я служу последнюю службу здесь, где прослужил уже двадцать лет… – снова начал отец Сергий. Он сказал, что за эти двадцать лет они столько пережили вместе: войну, голод, эпидемии и много другого. На их глазах он схоронил жену и детей, и в жизни каждого из них было много событий и печальных, и радостных, которые известны ему и в которых он, как священник, даже принимал участие. Многие – состарились, все они ему как родные, больно оставлять их, как своих детей, хотелось бы и самому умереть здесь.

– По вашим лицам я вижу, – продолжал он, – что и вам жалко расставаться со мной, что и вы любите меня. И вот я говорю вам словами, которые сказал Господь наш Иисус Христос Своим ученикам в прощальной беседе: Если любите Меня, заповеди Мои соблюдайте! (Ин. 14: 15). – Заповеди эти известны, они не мои, – говорил отец Сергий, – а Спасителя, о них я постоянно повторял вам и в проповедях, и лично, в частной беседе. Но сейчас я особенно имею в виду одно: вы остаетесь без священника, епископ разрешил вам самим подыскать такого, который согласился бы пойти сюда, но это-то и опасно. Нужно действовать так, как предписывают церковные правила, подчиняться которым я всегда учил вас, да, впрочем, вы и сами понимаете их значение.

Нужно найти священника православного, не запрещенного, и обратиться к епископу за указом о его переводе, а без этого не допускать до служения даже на один раз. А то сейчас много таких, которых епископ за какую-нибудь вину запретил в священнослужении, или им просто не понравилось на старом приходе, и вот они ездят и ищут себе места. Случается даже, по домам ходят, подпаивают и уговаривают принять их, а когда уговорят, советуют не торопиться ехать к архиерею. «Вот поживем, посмотрим, узнаем друг друга хорошенько, а там, когда будет случай, и съездим, чтобы зря не расходоваться».

А об этом вот что сказано в апостольских правилах. В правиле 39-м говорится: «Пресвитеры и диаконы без воли епископа ничего да не совершают, ибо ему вверены людие Господни и он воздаст ответ о душах их». А в правиле 15-м сказано: «Аще кто пресвитер или диакон… оставив свой предел, во иной отыдет, и совсем переместясь, в другом жити будет без воли епископа своего, таковому повелеваем не служити более».

А в «Требнике», в сказании, «какову подобает быти духовнику», сказано еще строже: «Аще кто без повеления местного епископа дерзнет приимати помышления исповеди, таковый по правилам (слав., правильно) казнь (то есть наказание) приимет, яко преступник божественных правил. Ибо не точию себе погубил, но и елика у него исповедашеся, не исповедали суть, и елицах связа или разреши, не исправлени суть».

– Вот до чего можно дойти, – заключил отец Сергий, – встав на эту дорожку. А если только допустить такого лжесвященника временно, потом попробуй от него избавиться; на примере некоторых соседних сел известно, как это трудно.

Не рыдания, а тихие слезы, сверкавшие чуть не на всех глазах, когда он вспоминал пережитое вместе, позволили отцу Сергию заговорить о выполнении его заветов «если любите меня». Все слушали с напряженным вниманием, не отрывая глаз от оратора, не оборачиваясь. Даже сам отец Сергий ни разу не взглянул в дальний правый угол, где среди старух стоял Субботкин, но все чувствовали, что его дело проиграно.

Отец Сергий уже кончал проповедь. Он говорил о взаимных недоразумениях и неприятностях, которые бывали не раз за долгий срок их совместной жизни, о том, что в своих требованиях, какими бы тяжелыми они ни казались, он всегда думал только о пользе людей; если на него обижались, значит, он, может быть, не сумел как следует разъяснить своих требований, не сумел достаточно мягко убедить в их правильности. Может быть, в своих частных отношениях он кого-нибудь обидел, у кого-нибудь осталась против него горечь или скрытое неудовольствие… слова почти стандартные, повторяемые с некоторыми изменениями каждое Прощеное воскресенье, но в них была особенная теплота и искренность. И высохшие было слезы опять потекли но лицам оратора и слушателей, и никто не обращал на это внимания – это казалось таким естественным…

– Простите меня, как и я вас всех прощаю.

Церковь была набита до отказа, так, что почти нельзя было креститься. И трудно понять, как сумели все эти люди рухнуть на колени в ответ на земной поклон священника. Поднимались медленно, с трудом, и, подходя к кресту, вытирали мокрые от слез лица, а иные даже и не вытирали, не замечали, так и шли. Вдоль задней стены образовался узкий промежуток, и по нему из дальнего правого угла прошел к двери человек в черном пиджаке.

– Субботкин. Ушел совсем!

Недаром Сергей Евсеевич так расстроился, когда перевод состоялся. Как он и думал, именно ему пришлось возглавить борьбу за соблюдением «заповедей» отца Сергия. Но он был в этом не одинок. И замечательно, что теперь, когда отец Сергий был далеко, нашлось много людей, одобрявших самые строгие его требования и в вопросе о присоединении из старообрядчества молодежи, и в вопросе о родителях, разрешивших детям обходиться без венчания. И чем строже были эти требования, чем больше споров вызывали они в прошлом, тем настойчивее их защищали теперь.