Софья Самуилова - Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

Иван Александрович не то что затруднился с ответом, просто его ответ показался малоудовлетворительным.

– Что я знаю? Почти ничего. Рассказывают, что раньше там жили старцы-отшельники, что будто бы они до сих пор там где-то скрываются, а правда ли это, трудно сказать; то есть о том, что они и теперь там живут; что были, я не сомневаюсь. И сейчас в ближних туда селах есть женщины, которые будто бы знают о них и даже передают им пищу и одежду; одни им верят, другие нет. Только если правда есть там отшельники, значит, они очень искусно скрываются. Ведь сколько туда народа ходит, тысячи за лето перебывают, и каждый непременно пойдет в лес, попробует, не найдет ли какой-нибудь лазейки под землю. Я сам весь дол обшарил и ничего не видел. А в прежнее время, говорят, люди видели.

– Что, пещеры или старцев?

– Старцев. Говорят, кое-кто в одиночку их встречал, а то и в толпе богомольцев появлялись какие-то странные заросшие люди. Да ведь почему-то прославилось это место, не ходят же куда-нибудь еще, а именно туда.

– Ну а когда там отшельники появились, откуда они взялись, неизвестно?

Иван Александрович немного замялся.

– Попадалась мне в руки одна брошюра, да что-то она мне подозрительна. Там было сказано, что это старообрядцы, выходцы из Соловков, которым удалось уйти оттуда после «Соловецкого сиденья». Помните, так называли осаду Соловков войском царя Алексея Михайловича. Монастырем тогда самые заядлые старообрядцы владели и долго от царских войск отбивались, а после взятия монастыря часть их будто бы пришла сюда. Только я думаю, не сами ли старообрядцы эту брошюру написали, не их ли это измышление?

– Возможно. Если бы отшельники были такие ярые старообрядцы, они непременно влияли бы на окрестные села, и там старообрядчество было бы особенно крепко, а этого незаметно. Наоборот, их там, пожалуй, меньше, чем в других местах, например, у нас на Чагре…

– А может быть, началось со старообрядцев, а кончилось православными, как в монастырях по Иргизу? – предположил Иван Александрович.

– Может быть, и так.

Отец Сергий задумчиво прошелся по комнате и остановился перед собеседником.

– Вы вскоре не собираетесь туда? Захватите меня с собой! – попросил он.

– С удовольствием, когда вам угодно. – Иван Александрович весь просиял, так ему приятно было, что батюшка заинтересовался почитаемым им местом.

– Я давно подумываю, да как-то все не удается… Так… Вы сейчас служите, значит, будущая неделя у вас свободна… Может быть, тогда и пойдем?

– Что же. На будущей, так на будущей! Если Бог велит, сходим, – с удовольствием согласился отец Сергий.

Авилкин дол находился в сорока пяти – пятидесяти километрах от Пугачева, недалеко от сел Ивановка и Ивантеевка. Маленькая церковка Авилкина дола была приписана к ивантеевскому храму, где настоятельствовал отец Анисим Пряхин, брат самарского миссионера отца Сергия Пряхина. Наши паломники решили зайти к нему, взять хранившиеся в церкви антиминсы и сосуды, чтобы отслужить литургию.

Отец Анисим приветливо встретил гостей, а на вопрос отца Сергия о старцах ответил: «Неизвестно, есть ли там подвижники, но место это свято уже потому, что полито молитвенными слезами десятков, а может быть, и сотен тысяч верующих».

Отец Сергий согласился с таким мнением, но в глубине души у него все-таки жила надежда – не удастся ли узнать что-либо побольше.

Дорога от села была довольно однообразна. Кругом широко раскинулась приуральская степь. Было жарко и пыльно, но путники чувствовали особенное воодушевление. Хотелось говорить только о чем-то чудесном, вспоминались необыкновенные случаи из жизни. Иван Александрович начал рассказывать о событии, происшедшем когда-то в их семье.

Его жена Прасковья (кажется, Абрамовна) рано осиротела, и ее воспитывала не то тетка, не то совсем чужая женщина. Воспитанница горячо любила свою приемную мать, и старушка жила с ней и тогда, когда Прасковья Абрамовна вышла замуж и начала работать в местной больнице. Эта старушка, будучи уже в больших годах, заболела однажды двусторонним воспалением легких. В то время, когда не было пенициллина, такая болезнь считалась очень серьезной даже для молодых, крепких людей, а в таком возрасте признавалась безусловно смертельной. Прасковья Абрамовна была в страшном горе; как медсестра, она яснее других представляла опасность и ночами горячо молилась о помощи Божией. В одну из таких ночей она вдруг увидела преподобного Серафима (к сожалению, подробности видения не помню), который успокоил ее и сказал, что дорогая ей старушка будет жива. Сказав это, он направился к запертой двери и вышел. Прасковья Абрамовна еще провожала его глазами, когда услышала громкий зов: «Паша!» Она оглянулась и увидела, что больная, которая лежала в соседней комнате без движения и почти без голоса, стоит в дверях и громко зовет: «Паша, где ты, иди скорее! Ко мне отец Серафим приходил, просвирочку мне дал!» И действительно, в ее руках оказалась необыкновенной белизны просфора. Вскоре она совершенно выздоровела и прожила еще несколько лет.

– А теперь, когда поднимемся вон на тот пригорочек, будет видно и Авилкин дол, – сказал Иван Александрович, заканчивая рассказ.

Вдали показался поросший лесом глубокий и широкий овраг, а на опушке леса, там, где верхний край дола отлого поднимался к дороге, виднелась небольшая деревянная церковка с отдельной колокольней на столбах, а рядом с ней старый, но довольно поместительный дом. Около него стояли несколько человек и смотрели на приближающихся путников. Неожиданно раздался громкий трезвон во все колокола.

– Что такое? – удивился отец Сергий.

– А здесь так принято, – улыбнулся Иван Александрович. – Священника всегда трезвоном встречают, знают, что он идет со святыней.

Гостей радушно приняла заведующая странноприимным домом: старая монахиня – крещеная татарка; у нее уже кипел громадный самовар. Новоприбывшим сначала предложили вымыть горячей водой ноги, что было очень приятно после тяжелой дороги, а потом закусить. Немного отдохнув, отец Сергий, к великой радости немногочисленных богомольцев (была самая рабочая пора), отслужил всенощную. Уже смеркалось, а в овраге и совершенно стемнело, идти туда было невозможно, поэтому все собрались на лужайке около церкви. Слушали таинственный, навевавший благоговейные мысли шум леса и тихонько разговаривали.

Невдалеке от церкви находился старинный колодец, из которого богомольцы брали воду домой и здесь пользовались ею для своих потребностей. Воды было немного, колодец зарастал. Монахиня и старик богомолец из Ивановки рассказывали, что колодец очень древний, последний раз его чистили, когда старик был еще подростком. Тогда в нем под слоем тины обнаружили два небольших, пудов по шесть-семь, колокола. Один из колоколов повесили сюда, на колокольню, а другой куда-то увезли.