Софья Самуилова - Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

Ошибка или не ошибка, этим материалом не воспользовались. Безбожники говорили о том, что душа является лишь продуктом деятельности головного мозга, а верующие, главным образом, упирали на отличие человека от животных, на высшие свойства души, которых нельзя развить даже у наиболее высоко организованных животных. Приходилось много рассуждать, получалось сухо, малопонятно для основной массы слушателей, а потому и не убедительно. Что говорить этим слушателям хотя бы цитаты из Вирхова о том, что «человек мыслит понятиями, и эта маленькая штучка «понятие» имеет такое значение, что, овладей им обезьяна, она «сразу же превратилась бы в человека, несмотря на свой малый мозг и длинный хвост». Да и о самом Вирхове кто слышал? А рассуждение о другом различии, о стыде при отправлении определенных естественных потребностей, некоторым показалось даже неприличным. Словом, верующие были не удовлетворены.

А Бочкарев разошелся. В конце заключительной речи он отпустил такую фразу, которую нельзя повторить не только потому, что она кощунственна, а и потому, что похабна. Зал взорвался. Возмущенные возгласы, хохот, аплодисменты превратились в настоящую бурю.

– Хоть бы постыдился, здесь девушки! – негодующе кричали женщины. Парни рядом бросали им насмешливо-успокоительные реплики. Григорий Амплеевич, опять сидевший и передних рядах, поднялся с места и, размахивая своей неизменной палкой, что-то возбужденно выкрикивал срывающимся дискантом. Около него, на свою беду, оказался Николай Романов и на правах дальнего родственника пытался утихомирить старика.

Маленькие глазенки Григория Амплеевича загорелись. Подвернулся человек, на которого он мог по-родственному излить свой гнев.

– А, и ты туда же! – Палка угрожающе поднялась и опустилась на голову Николая. Опустилась довольно тихо – в последнюю секунду Григорий Амплеевич сдержал руку, но это немногие заметили, зато все видели, какой угрожающий полукруг описала перед тем палка. К нарушителю спокойствия подошел милиционер и предложил выйти в его сопровождении. Григорий Амплеевич проследовал поперек зала к двери, напяливая на голову малахай и торжествующе поблескивая глазенками. Его раздражение нашло выход и улеглось, и теперь он чувствовал себя героем, пострадавшим за правду.

Мысли всей семьи С-вых до того были поглощены переживаниями, связанными с диспутами, что они даже не так остро, как в прошлом году, почувствовали, когда Миша вдруг среди зимы вернулся домой. Родительскую группу, в которой он учился, запретили, и теперь уже не было никакой возможности продолжать образования ни ему, ни оканчивающей семилетку Наташе. Конечно, это расстроило всех, но далеко не так сильно, как можно было ожидать, судя по волнениям прошлого года. Смирились, что ли, с неизбежным. Не каждый же год ожидать чуда. Приходилось успокаивать себя тем, что все-таки положение лучше прошлогоднего, хоть семилетнее-то образование у всех будет. Вскоре и Миша тоже сидел с остальными за столом и переписывал тетради.

К Святкам предложили диспут «Был ли Христос?» Это было так хорошо, что не верилось своим ушам. Разумеется, безбожники, выбирая эту тему, не собирались поддаваться верующим; по-видимому, они считали, что обладают неопровержимыми доказательствами, если решились выступить с ними публично. Большое значение для них имело то, что тема совпадала с наступившими праздниками, и было соблазнительно ударить по самому корню христианства. Но желание – одно, а дело другое. Верующие надеялись, что в дни памяти Своего Рождества Христос поможет им, и эта вера не посрамила.

У отца Сергия материала нашлось более чем достаточно, и какого материала! Свидетельства историков – Тацита, Плиния, Иосифа Флавия; ссылки на писателей II и III веков, не только друзей, но и врагов христианства, на Евангелие, подлинность которого никому из них не внушала сомнений… Оставалось только выбрать самое ценное и распределить так, чтобы показать каждое доказательство в полной силе.

– Папа, а что, если я выступлю в прениях на пятнадцать минут? – спросил Костя.

Отец Сергий взволнованно прошелся по комнате.

– Я ничего не буду тебе советовать, – сказал он, – решай сам. Сам не маленький, можешь учесть все последствия.

– Не надо бы, Костенька! – тихонько вступилась Юлия Гурьевна.

Все-таки Костя решился. Слишком уж возбуждающе подействовали на него предыдущие диспуты. Да еще на руках такие сокровища, что впору хоть и не готовиться. Просто, как Роньшин в первый раз, бери и читай по напечатанному.

Такой легкий хлеб не привлекал Костю. Он тщательно обрабатывал свою первую публичную речь. Взяв за основу предисловие к Толковому Евангелию Гладкова, он добавил кое-что из статьи А. Введенского «Бог ли Христос». Брал и из других мест, комбинировал по-своему, подолгу советовался с отцом. Отец Сергий, используя накопившийся за это время опыт, уже не тратил на подготовку так много времени, как в первый раз. Главное, он уже знал, как уложиться в предоставленный ему регламент, да и с материалом был знаком так, что, хоть ночью его разбуди, скажет, что нужно. Поэтому он уделял Косте столько внимания и времени, сколько тому требовалось. Он не касался содержания речи, не подменял собой сына. План, подбор и разработка материала полностью принадлежали Косте. Отец Сергий только прослушивал его, указывал на недостаточно отработанные места, на недостатки в произношении, помог найти правильный темп – не слишком торопливый и не слишком медленный. Но уж тут он не успокаивался до тех пор, пока не убедился, что Костя не осрамится.

Ни на один диспут верующие не шли так бодро, с такой уверенностью в победе. Кроме хорошей подготовки, для них, как и для безбожников, только в противоположном смысле, имело значение то, что это происходило на праздник.

Перед самым началом, как только безбожники заняли места за своим столом на сцене, стоявшее в углу знамя вдруг пошатнулось, описало полукруг в воздухе и, падая, ударило Бочкарева древком по голове.

– Заранее бьет! – сказал Димитрий Васильевич. Сказал вполголоса, но достаточно отчетливо для того, чтобы его услышали в первых рядах.

Бочкарев кисло улыбнулся. Кажется, он и сам воспринял этот случай именно так.

В противоположность расплывчатой теме первого диспута, эта была так строго ограничена, что можно было заранее с уверенностью сказать, о чем будут говорить безбожники. Как и раньше, в других местах, они будут стараться изложить подложность и недостоверность Евангелий. Все те мнимые противоречия между евангелистами, дата смерти Ирода, будто бы умершего до Рождества Христова… Все это столько раз объяснялось, что делалось неловко за ораторов, вновь и вновь повторявших те же избитые доводы. Конечно, неподготовленным слушателям в первый момент они могли показаться и очень убедительными, но не могли же Бочкарев и Мурзалев надеяться, что их оппоненты не знают, что ответить!