Софья Самуилова - Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

Конечно, о постройке такой церкви, как прежняя, нельзя было и думать: средств мало, и настоящих строителей не найдешь. Даже леса не достанешь. Раньше ездили «в верха», пригоняли по Волге плоты на постройку домов, но на это нужны наличные деньги, а с хлебом, тем более зимой, куда сунешься?

Решили послать «стариков» в ближайшие степные села, где еще много было больших домов. Опытные «старики» облюбовали и приторговали почти новый дом шесть сажень в длину и три в ширину. Уцелевший после пожара церковный фундамент был шесть на шесть сажень, значит, придется поставить на нем дом поперек, вырезать середину восточной стеньги, пристроить алтарь из обыкновенного амбара, а к задней стене, у выходящего к сторожке угла добавить небольшие сени, и тем ограничиться.

Как раз в это время услышали, что в Пугачев приехал посвященный епископ Николай (Амасийский) [50]. Отец Сергий с кем-то из попечителей съездил за благословением на закладку церкви. По первопутку несколько десятков подвод выехали из Острой Луки за разобранным уже домом и к вечеру привезли его. Свои же местные плотники, а потом кровельщики и печники взялись за работу. Весной надеялись быть опять со своей церковью. Несколько времени отец Сергий составлял черновик большого письма, потом усадил Костю переписывать его в двух экземплярах. Оно предназначалось для более богатых сел – Дубового и Теликовки, их просили уступить погорельцам какие-нибудь, хоть маленькие, колокола.

Костя засел за переписку с воодушевлением. Ведь это действительно нужное дело. Конечно, во время пожара и он, и Миша, по мере сил, помогали, да ведь угоди на взрослых! Нет-нет кто-нибудь и крикнет: «А ну, уходите! Чего вы здесь путаетесь! Не дай Бог, пристукнет чем-нибудь!»

Теперь никто ничего не скажет. Сам папа дал работу. Костя сидел за папиным столом и тщательно выводил букву за буквой.

Письмо начиналось словами: «На реках Вавилонских, тамо седохом и плакахом…» И правда, отец Сергий плакал, когда писал, да и у Кости буквы вдруг исчезали, когда он вспоминал, что они потеряли.

В ответ на письмо получили два колокола – в семь пудов, надтреснутый, и, кажется, в четыре пуда. Когда расчищали место для церкви, нашли зарывшийся в золе самый маленький и самый звонкий колокольчик. («Теперь мы его будем звать колколо [51] », – печально шутил Ларивон.) Он упал на подушку из золы и углей, немного в стороне от главного пожарища, не разбился и не расплавился, как его старшие собратья, сохранил прежний серебристый звук. Еще через год удалось приобрести колокол в двенадцать пудов. И этому уже были рады.

Всю зиму молились в сторожке. Служили вечерню, утреню, часы и обедницу. Причащать детей возили в Березовую Луку. Взрослые редко причащались в мясоед, обыкновенно ждали Великого поста. Постом во всех окрестных селах служили три недели: первую, четвертую и Страстную. В 1923 году погорельцам уступили Березово-Луковую церковь на вторую, третью и пятую недели.

Это было необыкновенное говенье. Рано утром, почти еще ночью, в домах зажигались огни. Хлопали калитки, соседи стучали друг другу в окна, собирали попутчиков. Одни за другими растворялись ворота, скрипя полозьями, выезжали со дворов дровни. До Березовой недалеко, да по дороге попадаются волки, поэтому ехали обозами, по несколько подвод, бросив в передок дровней топор на случай нежеланной встречи. Дорогой соединялись с обозами из других частей села, ехали тихо, благоговейно, перекидываясь только самыми необходимыми словами. Когда поднимались на гору к селу, а то и когда уж подъезжали к церкви, там начинался звон.

Служил свой батюшка, отец Сергий, на клиросе стоял псаломщик Николай Потапович со своими островскими чтецами и певцами, а все чего-то не хватало. И колокол в Березовой не такой, дребезжит, и в церкви никак не найдешь себе удобного места. Нет нигде больше такой Церкви, как была в Острой! Недаром некоторые со вздохом и скорбной гордостью рассказывали: «Когда в Самаре собор строили, с нашей церкви план-то снимали!»

Справедливость этого утверждения была более чем сомнительна, но вот что было несомненно: иконы первого, основного яруса в иконостасе являлись копиями с икон в Духовской церкви Троице-Сергиевой Лавры, и притом неплохими копиями. Сам умея рисовать, отец Сергий мог потребовать от художников надлежащего выполнения.

Недаром же новый иконостас в 1914 году стоил пять тысяч рублей – очень крупная сумма для сельской церкви. Вставал вопрос о том, как быть на Страстной неделе на Пасху. Даже в обычное воскресенье сторожка могла вместить только незначительную часть желающих помолиться, не говоря уже о Рождестве и Крещении. Церковь была еще не достроена, и все же решили с Великого четверга начать служить в ней, опять, как в сторожке, все, за исключением литургии.

В церкви, конечно, тоже было тесно, и, благодаря низким потолкам, не хватало воздуха. Приходилось заново приучаться, как держать себя. Бывало, только в исключительных случаях кто-нибудь позволял себе выйти из церкви. Только Великим постом во время причастия, когда причащалась чуть ли не вся церковь, некоторые выходили отдохнуть на крылечко, да летним утром одинокие хозяйки, приложившись во время заутрени к Евангелию, торопились отогнать коров в стадо.

Теперь сплошь да рядом выходили, потому что кружилась голова. Их место тотчас занимали другие, не попавшие в церковь и успевшие продрогнуть, стоя снаружи около окон. Постепенно начинали дрогнуть и те, что вышли, и опять теснились на крыльце, стараясь проникнуть внутрь. Отец Сергий скрепя сердце мирился с этим, только строго требовал, чтобы никакого хождения не было в главные моменты богослужения, т. е. во время Евангелия, «Херувимской» и Евхаристийного канона (от пения «Милость мира» до «Достойно есть»). «Если чувствуете, что не можете простоять, – говорил он, – лучше заранее выйдите, а в это время не толкайтесь».

Даже просто стоять приходилось учить. Хотя амвон был всего в одну ступеньку, все-таки с него было виднее, и отец Сергий советовал молящимся вставать не друг за другом, а в шахматном порядке, каждый следующий ряд в промежутках между стоящими впереди. Таким образом, вместо каждых трех рядов вставали четыре, а всего в церковь ухитрялись набиваться до шестисот человек. И в этом году, и в следующем много внимания приходилось уделять упорядочению коленопреклонений, которые в такой тесноте казались бы нам теперь просто немыслимыми. Отец Сергий говорил, что там, где человек стоит на ногах, он может стоять и на коленях, только нужно вставать точно на свое место, главное, не пятясь, чтобы не прижать к стене задние ряды. Ногам же место как-нибудь найдется.

В конце концов он добился успеха, люди научились вставать на колени. Стояли даже в весеннюю и осеннюю распутицу, когда, как ни вытирай ноги, на них остается грязь, пачкающая соседей. Только девушки, трепещущие за судьбу своих нарядных платьев, додумались надевать под них темные старенькие юбки и ловко загораживались ими от особо опасной пары сапог.