Софья Самуилова - Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

Незнакомая старушка, обратившая внимание на совсем уж не праздничный костюм вошедшего, заговорила с ним и дала ему булочку «на дорогу». Он пошел домой.

На допросе выяснилось, что причиной его ареста было злополучное письмо неизвестного автора. Отец Сергий недоучел «возможностей» Апексимова. Оказалось, что тот, подписав письмо именем старшего Варина, и не подумал сообщить ему о таком использовании его имени. А Николай Максимович, человек очень горячий, неожиданно получив письмо от С-ва, которого привык считать чуть ли не злейшим врагом сына, вскипел и бросился в ГПУ. «Смотрите, какая наглость, я ему не писал, а он мне отвечает», – кричал он, показывая письмо.

Несомненно, что если бы кто-то другой явился с подобным письмом, но тоже от другого, неизвестного человека, то его не стали бы слушать, а то и просто не впустили бы. Но можно догадываться о том, что, готовясь к новому выпаду против «врага», Апексимов и Варин предварительно хорошо подготовили почву, наговорив кому следует всяких нелепостей против смутьяна С-ва. Потому-то эти лица, услышав о новом, хотя и незначительном факте, подтверждающем слова двух дружков, сочли необходимым лично разобраться в деле. А для этого предложили березоволукскому волисполкому арестовать отца Сергия и доставить его в Пугачев.

Скоро выяснилась и еще одна подробность. Это распоряжение прибыло в волисполком еще в четверг на Страстной неделе, но «власть на местах» на свой страх решила не отравлять людям праздника и отложить арест до середины дня в воскресенье. Таким образом, они отчасти разрушили план, созданный, несомненно, Апексимовым, может быть и совместно с Вариным-сыном, – испортить отцу Сергию и приходу самые торжественные дни в году.

– Можно войти?

Что там спрашивать «можно?», когда уже вошел! В дверях комнаты, слегка наклонившись, чтобы не стукнуться головой о косяк, стоял теликовский священник, отец Иоанн Локаленков, молодой, красивый, оживленный, и смеялся, потряхивая недлинными, но густыми черными кудрями.

– Проходите, проходите! Какие новости?

– Я только что из Москвы, – сказал Локаленков.

– Знаю, потому и спрашиваю о новостях.

– Ну, что… Смерть Патриарха для вас уже не новость, – начал гость. – А там много говорят о ней и о похоронах. Хоронили его в Вербное воскресенье, а со вторника до воскресенья, до самого отпевания, народ беспрерывно шел прощаться. Очередь, говорят, на несколько кварталов стояла. В день похорон с раннего утра трамваи, шедшие к Донскому монастырю, были переполнены, а шло их туда больше обычного. Все улицы вблизи монастыря были забиты народом. С трудом пропускали только духовенство да иностранные делегации. Зато один священник рассказывал, что, когда он шел вдоль трамвайной линии к остановке, – в Москве ведь между ними несколько кварталов, – переполненный трамвай остановился и захватил его.

Боялись несчастных случаев, в такой толпе легко могли задавить кого-нибудь, но все обошлось благополучно. Епископ Борис Можайский, один из распорядителей похорон, перед выносом вышел на паперть и сказал народу, что на него возложена ответственность за порядок и поэтому он просит, чтобы и во время погребения, и после, пока представится возможность уйти, никто не двигался со своего места, так как в такой массе людей и самое незначительное, на первый взгляд, движение может создать смертельную давку. Епископ просил близко стоящих передать его слова дальше, и порядок все время соблюдался образцовый, хотя было много слез и рыданий. В церкви, во время отпевания, священники стояли от гроба до алтаря, в несколько рядов с каждой стороны прохода. Локаленков рассказал еще несколько слышанных им подробностей и перешел на другую тему.

– Камилавку я получил, – сообщил он.

– Узнаю митрополита, – сказал отец Сергий, по лицу которого пробежала легкая тень. – Разве он может отпустить без награды кого-то приехавшего к нему, тем более своего «академика». А Сысоева вы там не встретили? Говорят, наконец-то поехал каяться.

– Как же, был, – подтвердил Локаленков. – Митрополит его наперсным крестом наградил.

– Сысоева? – ахнул отец Сергий. – Это за какие же заслуги? За то, что два года обновленцем был, держался до тех пор, пока во всем уезде обновленцев по пальцам пересчитать можно стало. Он разволновался и долго не мог успокоиться. Даже тогда, когда заговорили о другом, он нет-нет да и возвращался опять к Сысоеву.

– Я очень рад, что он, наконец, опомнился, – повторил он, – но награждать его рано. Не следовало бы.

– Митрополит передавал, чтобы вы свой послужной список прислали, – как бы между прочим проронил Локаленков.

– Это еще зачем? – удивился отец Сергий.

Локаленков замялся:

– Кажется, к протоиерейству хочет вас представить.

– Меня? К протоиерейству? – Отец Сергий, сам того не замечая, взволнованно заходил по комнате. – Опять посыпались награды. Какая же им после этого цена? Сысоеву – крест, мне, едва год прошел после прежней, третья часть минимального срока, положенного между наградами, – протоиерейство. А если мы еще лет пятнадцать – двадцать прослужим, чем нас тогда награждать будут? Нет, раньше не так было. Слышали про Лаврского, – обратился он к Локаленкову, – сколько лет в Самаре настоятелем кафедрального собора был, человек действительно достойный, уважаемый, архиереи и те с его мнением считались. А попробовал было епископ Гурий [82]выхлопотать для него митру, так знаете, что ему в Синоде ответили? «Самара еще слишком молодой город, чтобы иметь митрофорного протоиерея». Разбирали, город-то достоин ли такой чести… А теперь и по селам протоиереев ставят, того и гляди, и митрофорные появятся.

Он на минуту остановился, сделал несколько глотков чая и продолжал:

– В то время или, может быть, еще немного раньше, на всю Россию было пять митрофорных протоиереев: в Петербурге, в Москве, протопресвитер военно-морского духовенства (так он чуть не архиерейскими правами пользовался, только не рукополагал) – в Казани… Двоюродный брат моей бабушки, Ефим Александрович Малов… так это величина и не Лаврскому чета! Можно сказать, апостол татар. Всю жизнь, с юности до смерти, среди них прожил, татарский язык изучил, богослужебные книги на него переводил. По словам татар, «Коран лучше муллы знал». Сколько добра татарам сделал! Сколько беседовал с ними, сколько окрестил, наверное, и сам счет потерял. И до сих пор его там помнят. Недавно я встретил на пароходе казанского татарина, заговорил с ним об отце Ефиме, так он сразу просиял. «А, бачка Юхим! хороший был человек бачка Юхим, якши!» Вот таких и награждать было за что, а то мы… протоиереи деревенские!

Исполняя распоряжение митрополита, отец Сергий выслал послужной список, но вместе с ним послал и письмо. Там, насколько возможно в почтительной форме, он высказывал свой взгляд на награды. Писал о том, что ему сообщили о намечающемся награждении его протоиерейством. А между тем он и так, за короткий срок, с 1922 года, получил уже несколько наград – скуфью, камилавку, наперсный крест, был назначен благочинным. Говорил, что нельзя так часто награждать одного и того же человека; что награждения даже без особых заслуг, просто потому, что человек на глаза попался, обесценивает награды, лишают их значения. Тут же упомянул, хоть и не так подробно, как в разговоре, о старинной практике, о Лаврском и Малове. Добавил и то, что даже обновленцы, ссылаясь на эти награды, делают вывод: «Вы не знаете митрополита Тихона, он давно обновленец».