Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова [т. 4]

Все сіе случилось въ самый послѣдній день августа мѣсяца, который, кромѣ сего, былъ достопамятенъ тѣмъ, что я, при случаѣ сниманія съ садовъ своихъ послѣднихъ яблокъ, вздумалъ всѣмъ имѣющимся у меня породамъ яблокъ дѣлать описанія и всѣ оныя срисовывать красками съ натуры и учинилъ даже тому начало описаніемъ грушовки. И сіе послужило основаніемъ тѣмъ многимъ яблочнымъ книгамъ, которыя и понынѣ у меня въ библіотекѣ хранятся.

И какъ симъ кончился тогда нашъ августъ мѣсяцъ, то дозвольте мнѣ симъ и сіе письмо кончить и сказать вамъ, что я есмь, вашъ, и прочее.

(Ноября14дня1812года, въ Дворениновѣ).

Любезный пріятель! Мѣсяцъ сентябрь сего года достопамятенъ ѣздою моею въ тамбовскую, или паче въ кирсановскую мою деревню. И какъ путешествіе сіе продлилось во все теченіе онаго, то и займу я все сіе письмо описаніемъ онаго. Въ деревню сію съѣздить уже нѣсколько лѣтъ сряду я собирался;но разныя препятствующія обстоятельства не допускали меня до того, даже до сего времени. Присутствіе мое въ оной было весьма нужно. Я былъ въ ней хотя за четыре года передъ симъ, но былъ зимою на нѣсколько только дней, и при такихъ обстоятельствахъ, когда всѣ мысли мои заняты были однимъ межеваньемъ, толь многіе годы продолжавшимся, и по безчисленнымъ хлопотамъ и безпокойствамъ тогда къ окончанію приводимымъ. При такихъ обстоятельствахъ мнѣ не можно было не только что-нибудь видѣть, или сдѣлать нужныя съ отмежеванною мнѣ землею распоряженія, Но я и самую ее не инако видѣлъ, какъ покрытую глубокимъ снѣгомъ, и бродя по обширнымъ пространствамъ, утопая по колѣно въ ономъ. Въ лѣтнее же время въ деревнѣ сей не былъ я уже около 15-ти лѣтъ. Все сіе давно уже побудило меня въ ней побывать, и тѣмъ паче, что человѣкъ, которому у меня приказана была сія деревня, былъ весьма безтолковый, нерачительный, балмочный и неспособный къ выполненію моихъ заочныхъ распоряженій, а особливо относительно до полученной вновь земли, составляющей наилучшее сей деревни сокровище. Итакъ, желая наконецъ какъ-нибудь от мѣста своего и от должности хотя на мѣсяцъ оторваться и, побывавъ въ сей деревнѣ въ лѣтнее время, сдѣлать какъ съ помянутою землею, такъ и во всемъ прочемъ нужныя распоряженія, — употребилъ я все возможное къ тому, чтобъ меня въ сей годъ туда отпустили. И получивъ увольненіе на 29 дней, рѣшился я предпріять въ шестой разъ путешествіе въ сію отдаленную и лучшую мою деревню.

Въ сей разъ отправился я въ сей путь не одинъ, а такимъ же образомъ имѣя сотоварища, какъ то при первомъ и второмъ путешествіи было; но сотоварища несравненно лучшаго и для меня пріятнѣйшаго, нежели какъ всѣ тогдашніе были. Въ первый разъ предпринималъ я путешествіе сіе въ сотовариществѣ съ покойнымъ дядею, старичкомъ добрымъ, умнымъ, до излишества скупымъ и любящимъ очень говорить, но говорить такъ, чтобъ одного его слова слушали и ему въ томъ не мѣшали, и который разговорами своими чаще мнѣ надоѣдалъ, нежели производилъ удовольствіе, хотя, впрочемъ, я любилъ и почиталъ сего старичка искренно. При второмъ путешествіи ѣздилъ со мною сынъ его, а мой двоюродный братъ, который незадолго до сего переселился также уже въ вѣчность. Сей сотоварищъ только что со мною ѣздилъ, а впрочемъ не имѣлъ я от него ни какой отрады въ скукѣ и утѣшенія. Былъ человѣкъ добренькій, но съ которымъ трудно было дѣлить время. Онъ не такъ былъ от натуры устроенъ и не такія имѣлъ свойства и дарованія, чтобъ можно было съ нимъ о чемъ-нибудь благоразумномъ поговорить, что-нибудь вмѣстѣ почитать, или чѣмъ-нибудь мысленно и душевно повеселиться. Кромѣ нѣсколькихъ пустыхъ шуток, принуждающихъ иногда меня противъ хотѣнія усмѣхаться, не пользовался я от него ничѣмъ инымъво все время путешествія нашего въ сію деревню и самого жительства въ оной; слѣдовательно, и онъ сотоварищъ мнѣ былъ не очень хорошій; а я болѣе утѣшенія имѣлъ, ѣздивши послѣ того три раза одинъ, и въ сотовариществѣ только съ книгами, помогавшими мнѣ прогонять скучное дорожное время. Но въ сей разъ отправлялся я въ путь сей съ такимъ человѣкомъ, котораго сотоварищество было мнѣ наипріятнѣе всѣхъ прочихъ. Особливое единомысліе, единочувствованіе и единодушіе, господствовавшее между нами, производило то, что мнѣ съ нимъ не только никогда не было скучно, но, напротивъ того, всегда было весело. Всѣ наши дѣла, всѣ почти мысли и чувствованія имѣли толь великое сходство между собою, что нерѣдко сами мы тому удивлялись. Къ сему, кромѣ ближайшаго родства, присовокуплялась и привычка жить вмѣстѣ и раздѣлять между собою не только свое время, но и всѣ почти упражненія. Къ чему одинъ изъ пасъ былъ охотникъ, къ тому-жъ былъ и другой; въ чемъ одинъ любилъ упражняться, въ томъ и другой не меньше находилъ удовольствія; что одного увеселяло, тѣмъ же утѣшался и другой. Словомъ, между обоими нами было великое и рѣдкое сходствіе; но что и не удивительно, потому, что былъ онъ сын-мой, сынъ, воспитанный самимъ мною и по всѣмъ обстоятельствамъ составляющій для меня наивеличайшее сокровище въ свѣтѣ и производящій знатнѣйшую часть моего благополучія въ сей жизни.

Съ таковым-то товарищемъ и природнымъ своимъ другомъ и собесѣдникомъ отправлялся я въ сей отдаленный путь. Я бралъ его съ собою сколько для компаніи, а болѣе для того, что онъ никогда еще въ сей деревнѣ не былъ и ее не зналъ, и что ему, какъ будущему ея господину, давно уже пора было имѣть объ ней точное понятіе. Мнѣ хотѣлось не только ее ему показать, но и всѣ новыя распоряженія въ оной вмѣстѣ съ нимъ и съ общаго согласія и совѣта сдѣлать, дабы онъ тѣмъ свободнѣе могъ впредь продолжать начатое.

Чтобъ спокойнѣе намъ было ѣхать и обыкновенныя суровости погоды намъ менѣе надоѣдали, а особливо слабому здоровью моего сотоварища менѣе были вредительны, то избрали мы для путешествія сего одну изъ нашихъ каретъ и устроили ее такъ, чтобъ намъ не только въ ней сидѣть, лежать и спать было можно, но чтобъ и солнце, и вѣтеръ насъ колико меньше безпокоили. А чтобъ не терпѣть намъ ни въ чемъ нужды, то запаслись мы съ избыткомъ всѣми нужными дорожными провизіями; а для защищенія себя от суровости осеннихъ погодъ — довольнымъ количествомъ всякаго, и лѣтняго, и осенняго платья, и нагрузили всѣмъ тѣмъ превеликую кибитку, такъ что пяти лошадямъ только впору было везти оную, а шесть человѣкъ людей и девять лошадей составляли прочую нашу дорожную свиту.

Въ путь сей вознамѣрились мы отправиться 3-го числа сентября, но нечаянныя обстоятельства побудили насъ отложить отъѣздъ нашъ еще на одни сутки. Сперва, вдругъ занемоги у меня мой спутникъ, и занемоги такъ, что я в- прах-было перепугался. Но не успѣлъ сей болѣзненный припадокъ сколько-нибудь укротиться, какъ взойди вдругъ престрашная туча, съ сильными громовыми ударами и проливнымъ дождемъ, помѣшавшимъ намъ даже все нужное въ повозки свои укладывать, и удивившая насъ необыкновенностью своею въ такое позднее уже лѣтнее время. Все сіе было намъ хотя и непріятно, однако, мы тогда сіе ни мало не уважили. Но послѣ увидѣли, что сими препятствіями, при самомъ уже началѣ, судьба власно какъ насъ останавливала от сей ѣзды или, по крайней мѣрѣ, предвозвѣщала намъ, что имѣть мы будемъ въ путешествіи семъ много непріятностей, препятствъ и неожиданностей. Но сего было еще не довольно, а надобно было присовокупиться къ тому еще одной препонѣ. Уже было у насъ все собрано и все въ повозки укладено; уже ѣхали мы прощаться съ нашимъ городничимъ, и оставалось только пообѣдать, и потомъ запрягать лошадей и ѣхать, — какъ вдругъ сказали намъ, что пріѣхалъ въ городъ г. Ждановъ, тотъ милый и любезный молодой человѣкъ, о которомъ упоминалъ я въ предыдущихъ моихъ письмахъ и съ которымъ мы съ перваго почти свиданья такъ сдружились, какъ бы вѣкъ жили, и его въ мысляхъ своихъ прочили въ женихи дочери моей Настасьѣ. Сей молодой человѣкъ ѣздилъ тогда на нѣсколько времени въ свою деревню и, по заключеніямъ нашимъ, наиболѣе для того, чтобъ посовѣтоваться съ родными своими о замышляемомъ имъ за дочь мою сватовствѣ. Онъ писалъ къ намъ изъ деревни, что скоро пріѣдетъ опять къ намъ лѣчиться, но мы сколь ни усердно его дожидались, но все ожиданіе наше было до сего дня тшетно.