Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова [т. 4]

Сіе привело на намять намъ то жалкое зрѣлище, которое спутнику моему случилось за день до того видѣть въ нашемъ Богородицкомъ гошпиталѣ. Не малолѣтнему ребенку, но одному уже взрослому хотя молодому еще поселянину, случилось такимъ же образомъ ѣхать на возу съ хлѣбомъ и, по непростительной неосторожности, имѣть тутъ же при себѣ хлѣбную косу, съ такъ называемымъ крюкомъ или гребелками. Возъ сей, въ одномъ дурномъ мѣстѣ, извалился, и несчастіе хотѣло, чтобъ упалъ онъ на самую ту сторону, съ котораго боку привязана была помянутая коса, острыми губьями и спицами своими обращенная прямо къ ѣдущему на верху воза. Самое сіе обстоятельство и произвело все бѣдствіе. Крестьянинъ, полетѣвшій съ возу, попалъ на самыя сіи острыя спицы, и паденіе было столь сильно, что одна изъ нихъ воткнулася въ него болѣе нежели на четверть аршина и, воткнувшись въ опасное мѣсто, тамъ переломилась, и такъ глубоко, что ее совсѣмъ было не видно, ибо совсѣмъ насквозь конецъ зубца или спицы не вышелъ, а и другой такъ глубоко въ тѣлѣ переломился, что его совсѣмъ невидно было, и ранка сжавшись казалась маленькою. Со всѣмъ тѣмъ была она самая опасная: зубецъ прошелънемного повыше луна сквозь обѣ ноги, и въ такомъ мѣстѣ, что въ случаѣ если-бъ не поспѣшить его вытащить, то неминуемо бы человѣку сему и очень скоро умирать долженствовало. Но самое сіе учинить было очень трудно и почти невозможно, ибо отломок лежалъ такъ глубоко, что его едва чрезъ давленіе палѣцомъ ощупать было можно. Словомъ, несчастный сей былъ при концѣ жизни и опасность была такъ велика, что родные его приготовили онаго уже совсѣмъ къ смерти. Но, по особливому милосердію судебъ къ сему несчастному, случилось тому священнику, который приготовлялъ его къ смерти, быть благоразумному человѣку. Онъ уговорилъ родныхъ его отвезть раненаго ни мало не медля, къ намъ въ Богородицкъ и искать вспоможенія от нашего волостнаго лѣкаря. Сей самъ удивился странности случая и особливости раны. Самому ему никогда еще не случалось видѣть таковой, и онъ самъ почиталъ больного столь опаснымъ, что не инако, какъ от опасной и сумнительной съ нимъ операціи, должно было ожидать успѣха; а въ случаѣ неудачи, самой смерти. Животолюбіе больного было столь велико, что онъ, отважился дать, себя рѣзать, кромсать и отыскивать зубецъ во внутренности тѣла. И при сей-то самой операціи, по приглашенію от лѣкаря, случилось быть моему спутнику и самолично все происходившее видѣть. Операція была столь страшная, и зрѣлище для нѣжнаго и чувствительнаго его сердца столь поразительное, что онъ едва оное могъ вытерпѣть, но за то награжденъ былъ человѣколюбивымъ сочувствованіемъ той радости, которую почувствовалъ больной при удачномъ успѣхѣ операціи и при извлеченіи изъ него, хотя съ превеликимъ трудомъ, сего страшнаго осколка. «Братецъ, говорилъ онъ бывшему съ нимъ родному своему брату: я посулилъ лѣкарю цѣлый возъ хлѣба; а теперь готовъ ему отдать весь послѣдній; отдадимъ, братецъ, онъ изъ мертвыхъ меня воскресилъ!» Тако от радости, не помня самъ себя, онъ говорилъ. Но бѣдняк не зналъ, что лѣкарь нашъ не такова былъ свойства, чтобъ таковыя пріобрѣтенія были ему нужны.

Сіе-то, какъ недавно бывшее происшествіе, пришло намъ тогда на память и подало поводъ къ разговорамъ о томъ. Между тѣмъ, какъ мы симъ образомъ то о томъ, то о другомъ разговаривали, лошади мчали насъ съ великою поспѣшностію, и мы не видали какъ доѣхали до первой станціи.

Маленькая было то и бездѣльная деревнишка, сидящая при крутомъ оврагѣ, и потому называющаяся Крутою. Лошади свѣжія были тутъ же для насъ приготовлены, и въ одинъ мигъ ихъ перепрегли, такъ что не промедлили мы тутъ и получаса. Какъ помянутый оврагъ надлежало намъ переѣзжать, и онъ былъ крутъ и дорога на спускѣ не очень ровна, и притомъ внизу шла чрезъ косой мостъ съ надолбами, то, имѣя издавна обыкновеніе выходить и не при столь дурныхъ переѣздахъ, учинилъ я то при семъ и подавно, и тѣмъ паче, что лошади были мужицкія и незнакомыя. Обоимъ намъ не хотѣлось безъ всякой нужды подвергать и жизнь, и здоровье свое опасности, и мы не сочли себѣ за трудъ перейтить оврагъ и мостъ сей пѣшкомъ и взойтить на противоположный крутой берегъ. И какъ хорошо было, что мы сіе сдѣлали! Карету нашу удалось еще кое-какъ спустить и переправить благополучно чрезъ мостъ; но большую и грузную кибитку нашу не успѣли начать спускать, какъ одна изъ крестьянскихъ лошадей, случившаяся на припряжѣ, начала бѣситься и, вздуривъ и прочихъ, понесла и стала бить такъ, что сводившіе ихъ люди принуждены были сами спасать от нихъ свою жизнь и пустить кибитку на произволъ случая, а сей весьма былъ для ей неблагопріятенъ. По косинѣ дороги, потеряла она свое равновѣсіе, полетѣла въ одну сторону торчмя и со всего размаху грянула съ такою силою бокомъ объ надолбы, что трескъ раздался по всему оврагу и достигъ до ушей нашихъ. «Эхъ! возопили мы оба, увидѣвъ, всё сіе съ горы: какая бѣда! конечно, колесо совсѣмъ изломалось». И съ великою поспѣшностью сбѣжали съ горы осматривать лежащую на боку грузную кибитку нашу. Мы увидѣли весь верхъ ее разломанный въ части, но колесо показалось намъ еще цѣлымъ и ничѣмъ не повредившимся. «Ну, слава Богу! говорили мы: хоть оно цѣло». И рады были уже и тому. А что касалось до верха кибиточнаго, то мы скрутили оный кое-какъ веревками, и могли еще продолжать путь свой до такого селенія, гдѣ была кузница и гдѣ надѣялись мы посковать какъ-нибудь всѣ переломавшіяся дуги. Итакъ, паденіе сіе не великую намъ сдѣлало остановку, и мы не промедлили и четверти часа. Со всѣмъ тѣмъ, была она мнѣ весьма непріятна. Таковая нечаянная и при самомъ началѣ путешествія случившаяся остановка казалась равно какъ бы предвозвѣщающею, что путешествіе наше будетъ, не совсѣмъ благоуспѣшно и что остановокъ такихъ будетъ много. Въ мнѣніи семъ я и не обманулся, какъ то окажется изъ послѣдствія.

Выбравшись на гору, пустились мы по-прежнему въ путь и вскорѣ всю досаду на случившееся позабыли. Открывающіяся часъ-отъ-часу болѣе въ лѣвой сторонѣ вдали прекрасныя мѣстоположенія привлекли къ себѣ наше зрѣніе и всѣ помышленія. Я, любуяся оными, искалъ глазами одной извѣстной мнѣ прекрасной рощи и, къ удивленію моему, не могъ никакъ найтить оной. Я не понималъ, куда она дѣлася. Но изумленіе мое было еще того болѣе, какъ повстрѣчалось съ глазами моими такое зрѣлище, какова я никогда еще не видывалъ, хотя часто ѣзжалъ сею дорогою. Было то нѣсколько десятковъ кривыхъ, голыхъ и ни къ чему годныхъ большихъ деревъ, стоящихъ въ разсѣяніи и въ превеликой отдаленности другъ от друга. Всѣ они представляли очамъ не только дурное, но весьма скучное зрѣлище, и никогда такого я не видывалъ. Не понимая, что и сіе значило, до тѣхъ поръ находился я въ изумленіи, покуда, взъѣхавъ на одинъ пригорок, не увидѣлъ самыхъ мельчайшихъ кустовъ, разсѣянныхъ между сими дрянными деревьями. Тогда разрѣшилось мое сомнѣніе, и я, узнавъ сіе мѣсто, мысленно возопилъ: «Ахъ! ажно и ты, прекрасный лѣсъ, служившій толико лѣтъ украшеніемъ сей дороги, подвергся такому-жъ несчастному жребію, какому подвергаются всѣ почти лѣса въ нынѣшній несчастный для нихъ періодъ времени. Пожралъ и тебя огнь въ винокуренныхъ печахъ и заводахъ, не спасла и тебя красота твоя и способность прекрасныхъ деревъ твоихъ къ строенію хоромному! Увы! погибъ и ты, и не осталось почти и слѣда красотъ твоихъ, кромѣ сихъ негодныхъ и скаредныхъ деревъ, означающихъ только бытіе твое! Обманулись и въ разсужденіи тебя предки, заводившіе и хранившіе тебя! Не принесъ и ты ни малѣйшей пользы обитателямъ окрестностей сихъ, но, вмѣсто того, послужилъ только къ поспѣшествованію ихъ распутству и развращенію, яко плодовъ всегдашняго пьянства! Самому владѣльцу твоему, оказавшему къ тебѣ сіе жестокосердіе, не великую принесъ ты пользу, и далеко не помогъ выкрутиться изъ — подъ бремени долговъ, отягощавшихъ его выю. Долги его остались столь же многочисленны, какъ до того были, и также тяготятъ теперь сына, какъ тяготили отца!»