Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова [т. 4]

Теперь было-бъ слишкомъ много, а притомъ и скучно разсказывать все-и-все, въ чемъ мы съ нимъ тогда упражнялись, а упомяну только немногими словами о наиважнѣйшихъ нашихъ занятіяхъ. Первое состояло въ осмотрѣ всѣхъ мѣстъ въ самомъ селеніи нашего села Богородицка. Я принужденъ былъ съ нимъ не только изъѣздить, но и пѣшкомъ и до самой усталости исходить, такъ сказать, всѣ углы и закоулки и обо всемъ ему, распрашивающему, толковать и разсказывать, и не одинъ, а много разъ не только дивиться, но даже иногда внутренно хохотать крайнему его во всѣхъ хозяйственныхъ дѣлахъ невѣжеству. Но никогда онъ меня такъ не удивилъ, какъ, ходючи однажды по нашему большому саду и смотря на плодовитый кустарникъ, вопросомъ своимъ, что бъ это былъ за кустарникъ и на что онъ тутъ? Ибо незнаніе его невѣроятнымъ образомъ до того простиралось, что онъ не зналъ смородины и крыжовника и не умѣлъ различить ихъ между собою, и до того меня глупыми своими вопросами довелъ, что я чуть-было вслухъ не захохоталъ, оные услышавъ. Такимъ же образомъ долженъ я былъ объѣздить съ нимъ и всѣ ближнія къ городу нашему волостныя селенія, также и всю почти Бобриковскую волость, и также ему на многіе его и столь же глупые и смѣшные вопросы отвѣтствовать, но обо всемъ такъ, какъ-бы никогда деревень и полей невидавшему человѣку, толковать и нерѣдко о иномъ предметѣ нѣсколько разъ, и, какъ сорокѣ Якова, повторять и вновь пересказывать. И такому-то мудрому человѣку поручены были въ полное управленіе толь многія селы и деревни и многіе тысячи жителей, въ нихъ обитающихъ, и я долженъ былъ быть его наставникомъ, руководителемъ и состоять въ его повелѣніяхъ!

Но на семъ дозвольте мнѣ, мой другъ, остановиться и сіе письмо симъ кончить. Нѣкоторыя захватившіе меня недосуги и другія дѣла, обратившія на себя мое вниманіе, были причиною, побудившею меня къ тому, и вы извините меня, если я перерву и переписку мою съ вами на нѣсколько времени. Итакъ, увѣривъ васъ о непремѣнности моего къ вамъ душевнаго расположенія, остаюсь вашъ, и прочая.

(Февраля 1 дня 1814 года. Въ Дворениновѣ).

Любезный пріятель! Не сообщавъ вамъ, по стеченію разныхъ обстоятельствъ, безмала почти три года ничего о случившихся дальнѣйшихъ въ жизнь мою со мною происшествіяхъ и, приступая теперь паки къ продолженію прекратившагося повѣствованія моего, скажу, что тогдашнее пребываніе новаго моего главнаго начальника у насъ въ Богородицкѣ продлилось ровно пять недѣль. Сей періодъ времени былъ для меня толико труденъ и наполненъ толикими заботами, безпокойствами, трудами, неудовольствіями и самыми даже досадами, что и понынѣ, хотя протекло уже съ того времени цѣлыхъ двадцать лѣтъ, мнѣ время сіе очень- очень памятно, и я и понынѣ еще дивлюсь самъ себѣ, какъ я могъ переносить толь многіе труды, хлопоты, досады и безпокойства и прикраиваться къ такому странному характеру, какой имѣлъ г. Дуровъ, съ которымъ по-истинѣ трудно и мудрено было ладить. Со всѣмъ тѣмъ, я кое-какъ къ нему подлаживалъ, хотя не рѣдко доходило до того, что я принужденъ былъ дѣлать самъ себѣ великое насиліе.

Къ вяшщему смущенію и затрудненію, во всемъ присовокуплялось и то, что никогда почти не пріѣзжало ко мнѣ такъ много знакомыхъ и незнакомыхъ гостей и желавшихъ лѣчиться на моей электрической машинѣ благородныхъ людей, какъ въ сей періодъ времени. Всѣми ими долженъ я былъ заниматься, всѣхъ ихъ угащивать, къ нимъ ѣздить и ходить, и со всѣми ими имѣть дѣло, а въ самое то же время исполнять и всѣ глупыя и на большую часть пустыя требованія и приказанія моего велемудраго начальника, и исполнять хотя нехотя, но скрывая колико можно свое нехотѣніе я не подавая чрезъ то никакова повода къ неудовольствію на меня.

Изъ числа пріѣзжавшихъ къ намъ въ сей періодъ времени нашихъ родныхъ, важнѣй всѣхъ прочихъ были обѣ мои племянницы Травины, Надежда и Анна Андреевны, пріѣхавшія въ сіе время погостить къ намъ изъ Твери и гостившія то у насъ, то у обоихъ моихъ зятьевъ, въ Ламкахъ и въ Головнинѣ, и я съ трудомъ могъ кое-когда отрываться от своихъ дѣлъ и въ переѣздахъ ихъ дѣлать имъ сотоварищество.

Кромѣ ѣзды съ начальникомъ моимъ по всѣмъ почти волостнымъ деревнямъ, которыхъ хотѣлось ему видѣть, занимались мы со всѣми моими канцелярскими служителями даже до усталости всякій день письменными дѣлами. Безпрерывныя и ежедневно вновь даваемыя намъ приказанія и требованія, не только мнѣ, но и всѣмъ имъ становились уже очень солоны и досадны. Всѣ они не менѣе моего роптали на оныя, и не рѣдко вмѣстѣ со мною глупымъ и пустымъ требованіямъ его втайнѣ смѣялись и хохотали. Всѣ и они, также какъ и я, судя по всѣмъ его дѣламъ и предпріятіямъ, заключали, что ничего добраго не можно было от него ожидать и что трудно и мудрено будетъ съ нимъ уживаться.

Все сіе озабочивало весьма много и все мое семейство; всѣ они согласны были со мною въ тѣхъ мысляхъ, что едва ли не надлежало намъ помышлять и объ оставленіи сего мѣста и удаленіи себя на покой въ свою деревнишку. И какъ оная, по случаю долговременнаго нашего отсутствія, находилась въ великой разстройкѣ и не въ готовности къ принятію насъ въ свои нѣдра для всегдашняго обиталища, и нужно было многое кое-что заблаговременно исправить, — то препоручилъ я сыну своему втеченіе времени сего туда съѣздить и кое-что поисправить. Наиглавнѣйшая надобность была та, чтобъ уговорить племянника моего Андрея Михайловича промѣнять намъ пустую усадьбу покойнаго дяди его Гаврила Матвѣевича, или все то мѣсто, лежащее вплоть подлѣ моего ближняго сада, гдѣ прежде сего находился домъ, дворъ и садъ покойнаго дяди моего Матвѣя Петровича, и которое въ сіе время лежало наибольшую часть впустѣ и занимаемо было отчасти ледниками, огородами, и намъ для расширенія моего ближняго сада чрезвычайно было нужно. Но племянничек мой, тогдашній владѣлецъ сего мѣста, былъ такого характера, что съ нимъ трудно было въ чемъ-нибудь согласиться. Онъ соглашался его промѣнять и опять раздумывалъ; не одинъ разъ давалъ намъ вѣрное слово я опять его нарушалъ. Однако, мы не преставали ему о томъ докучать и предлагали въ замѣнъ оной наивыгоднѣйшія для него кондиціи.

При всѣхъ сихъ обстоятельствахъ, протек непримѣтно весь нашъ май мѣсяцъ. За хлопотами и ежедневными безпокойствами, и не видѣлъ я почти онаго, и ни въ который годъ ни утѣшался я такъ мало красотами и пріятностями возобновляющейся натуры, какъ въ сей. Мы хотя и часто хаживали съ г. Дуровымъ въ сады наши и занимались разговорами, но не такими, которые могли бы доставлять нѣкоторое удовольствіе. Ахъ! они не увеселеніе, а досады и неудовольствія только производили! Человѣкъ сей не въ состояніи былъ чувствовать ничего изящнаго и всего меньше былъ способенъ къ такимъ душевнымъ удовольствіямъ, къ какимъ я привык! Наилутчая его забава при сихъ прогулкахъ состояла въ ловленіи въ прудахъ рыбы удою; къ чему не имѣлъ я ни малѣйшей склонности и охоты. Но какъ я всегда долженъ былъ ему сотовариществовать, то была для меня всегда скучная коммиссія присутствовать при сей ловлѣ и препровождать по нѣскольку часовъ въ совершенномъ бѣздѣйствіи и скукѣ. Иногда, когда случалась жаркая погода, приходила ему охота купаться въ нашей прекрасной купальнѣ. И какъ я долженъ былъ и въ томъ ему, и не рѣдко противъ хотѣнія сотовариществовать, то случалось не одинъ разъ, что я от сей заботы простуживался и принужденъ бывалъ по вечерамъ лѣчиться и отпиваться своимъ декоктами. Словомъ, всѣ наши хожденія по садамъ и другимъ частямъ усадьбы были для меня всего меньше увеселительны, а всего чаще отяготительны и скучны, и я невѣдомо-какъ радъ бывалъ, когда случалось, что хаживалъ онъ одинъ съ ружьемъ стрѣлять дичину. При таковыхъ случаяхъ, оставаясь дома, не упускалъ я воспользоваться сколько можно симъ свободнымъ временемъ и занимался своими обыкновенными и любимыми упражненіями. Но и сіе удавалось мнѣ только тогда, когда не навалено было мнѣ от него какое-нибудь скучное дѣло по нашимъ письменнымъ дѣламъ въ канцеляріи. Самые бывшіе въ сей годъ въ маѣ большіе праздники Троицынъ день и Вознесенье провели мы въ Тулѣ и безъ всякихъ увеселеній.