Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова [т. 4]

Наконецъ, наступилъ уже и іюнь мѣсяцъ и прошла даже почти цѣлая треть и сего мѣсяца, но г. Дуровъ все еще у насъ жилъ и, повидимому, не помышлялъ даже объ отъѣздѣ въ Тулу къ директорской своей должности. Для всѣхъ насъ, желавшихъ его отбытія было сіе крайне удивительно, и мы не понимали, что бы тому было причиною. Но скоро загадка сія для насъ разрѣшилась, и мы узнали, что со дня на день дожидался присылки изъ Петербурга имяннаго от императрицы о себѣ указа. Думать надобно, что онъ о скорой присылкѣ онаго былъ от милостивцовъ и благодѣтелей своихъ предувѣдомленъ, и потому ожидалъ онаго съ крайнею нетерпѣливостью. Сію старался онъ хотя всячески от насъ скрывать, но она обнаруживалась сама собою и сдѣлалась намъ очень примѣтною, какъ скоро получено было первѣйшее извѣстіе изъ Тулы о полученіи онаго. Случилось сіе 10 іюня, что узналъ онъ о томъ чрезъ письмо, присланное къ нему по почтѣ изъ Тулы. Но. какъ онаго съ почтою не было къ нему прислано, то нетерпѣливость его достигла до высочайшей степени и онъ горѣлъ, какъ на огнѣ, дожидаясь съ часу-на-часъ присылки онаго къ себѣ съ нарочнымъ. Признаться надобно, что и всѣ мы почти не менѣе его дожидались онаго, ибо крайне любопытны были узнать, о чемъ бы такомъ былъ сей имянной указъ от самой императрицы. Мы помышляли то о томъ, то о другомъ, но всего меньше ожидали того, что воспослѣдовало, и о чемъ, ко всеобщему всѣхъ душевному прискорбію, узнали мы чрезъ нѣсколько часовъ по пришествіи почты.

Директоръ, пославшій того момента нарочнаго за указомъ симъ въ Тулу, былъ въ сей день отмѣнно веселъ, и удовольствіе казалось написаннымъ быть на глазахъ. И какъ случилось сіе въ день воскресный и гулевой, то притворное благоволеніе его и ласка ко мнѣ простерлись до того, что онъ удостоилъ меня въ сей день своимъ послѣ обѣда посѣщеніемъ и былъ любопытенъ видѣть въ садикѣ моемъ отдѣланную только-что тогда и изъ одной земли, новою и славящеюся тогда во всей Европѣ методою, и прекрасно обработанную мною избу. Итакъ, по желанію его, и пошли мы съ нимъ и случившимся тогда быть у меня старшимъ моимъ зятемъ въ мой прекрасный садочик и, погулявъ по оному, вошли въ избу, гдѣ угощалъ я его прохладительными напитками. Строеніе сіе сколь ни было достойно особеннаго вниманія и сколько ни заслуживало от всѣхъ разумныхъ людей похвалы, но онъ смотрѣлъ на оное безъ всякаго чувствія и не удостоилъ ни малѣйшей почти похвалы, что мнѣ нѣкоторымъ образомъ было прикро и досадно, но сіе было какъ бы преддверіемъ имѣющей вскорѣ за симъ воспослѣдовать важнѣйшей для меня непріятности. Сія досада моя недолго тогда продолжалась. Я приписывалъ то его невѣжеству и неспособности къ чувствованію всего изящнаго, скоро пересталъ о томъ думать и радъ былъ, что онъ, посидѣвъ нѣсколько минутъ въ ней, предложилъ, чтобъ иттить съ нимъ въ большой дворцовый садъ и ловить удами рыбу. «И въ самомъ дѣлѣ, сказалъ я, и не пріятнѣе ли намъ тамъ будетъ?»

Словцо сіе сказалъ я от внутренней, хотя скрытой досады и негодованія, но онымъ равно какъ бы угадалъ, что тамъ будетъ пріятнѣе, но ошибся только въ томъ, что не обоимъ намъ, а ему только одному. Ибо едва только мы вошли въ большой дворцовой садъ и, идучи по набережной, поравнялись съ прекрасною развалиною, вырубленною мною въ горѣ разноцвѣтнаго твердаго песку, какъ завидѣли поспѣшающаго за нами и пріѣхавшаго изъ Тулы гонца съ пакетомъ въ рукахъ. «Ахъ! вотъ, вотъ, конечно и указѣ», воскликнулъ г. Дуровъ въ нѣкоемъ восторгѣ и протягивалъ уже издалека руку, для принятія подаваемой ему бумаги. Въ одинъ мигъ пакетъ былъ вскрытъ и находящаяся въ немъ бумага, съ примѣтнымъ, радостнымъ восхищеніемъ, прочитана. «Ну, господа», сказалъ онъ намъ, весьма любопытствующимъ узнать содержаніе оной, «поздравьте меня съ новою милостію и благоволеніемъ ко мнѣ ея величества государыни императрицы». — «Поздравляемъ, поздравлямъ! хотя не знаемъ еще съ какою!» воскликнулъ я. — «А вотъ возьмите и прочтите сами», подхватилъ онъ, подавая мнѣ указъ. Съ трепещущимъ духомъ принялъ я его. И какъ состоялъ онъ въ немногихъ только строкахъ, то въ одну секунду пробѣжалъ я его своимъ взглядомъ. Написано было въ немъ только то, что императрица, снисходя на его прошеніе и желаніе, увольняетъ его совсѣмъ от должности директора экономіи по казенной полатѣ и оставляетъ его при единомъ управленіи ея волостей. Теперь не могу я никакъ изобразить того душевнаго смущенія, въ какое привели меня немногія слова сіи. Вся кровь во мнѣ взволновалась, и я обомлѣлъ почти, читая оныя. Но какъ нужно было колико можно скрыть душевное мое смущеніе, то употребилъ я всю философическую твердость духа къ принужденію себя къ принятію веселаго вида и къ сказанію ему съ вольнымъ духомъ: «Ну, теперь видимъ и имѣемъ честь васъ поздравить и желаемъ получить еще и множайшее благоволеніе ея величества». — «Довольно и сего, подхватилъ онъ, мнѣ ничего такъ не хотѣлось какъ отвязаться от этой скучной и досадной казенной полаты; не изволила что-то возлюбить меня! Но, правду сказать, и я не то-то что былъ ею доволенъ!» При семъ словѣ не могъ я, чтобъ не подумать и самому себѣ въ мысляхъ не сказать: «но если, полно, кто- нибудь въ свѣтѣ, которой бы могъ тебя искренно полюбить»! А онъ, продолжая рѣчь свою далѣе, сказалъ: «а теперь оставайся она себѣ какъ хочетъ, а мы, господа, поживемъ здѣсь вмѣстѣ съ вами въ удаленіи, тишинѣ и спокойствіи, прошу меня любить и мнѣ благопріятствовать». — «А мы, подхватилъ я, о томъ же и васъ всепокорнѣйше просимѣ».

Болѣе сего не могъ и не въ состояніи я былъ ничего въ тогдашнемъ смущеніи моемъ выговорить, вся душа моя была въ разстройкѣ неизобразимой. Къ тому-жъ, и онъ поспѣшилъ возвращеніемъ своимъ во дворецъ, сказавъ намъ: «ну, теперь надобно мнѣ поспѣшить отъѣздомъ своимъ въ Тулу, чтобъ сдать свои дѣла и накопившіяся здѣсь деньги, и потомъ помыслить о томъ, какъ бы перебраться сюда со всѣмъ своимъ буторомъ и семействомъ.»

Сіе объяснило намъ еще болѣе его мысли и желанія и удостовѣрило въ томъ, что радовался онъ не столько о томъ, что отдѣлался онъ от казенной полаты, которая въ самомъ дѣлѣ возненавидѣла его до крайности, какъ о томъ, что могъ уже у насъ въ волостяхъ воцариться совершенно и хозяйствовать во всемъ по своему произволу. Проводивъ его до дворца, забѣжалъ я на минуту въ свою канцелярію, чтобъ сообщить новость сію о семъ канцелярскимъ служителямъ и обрадовать или паче смутить и ихъ также оною. Всѣ они, услышавъ о содержаніи указа и о намѣреніи г. Дурова переѣхать совсѣмъ жить къ намъ, взохались и всѣ повѣсили головы; а я поспѣшилъ, оставя ихъ горевать и судачить о томъ, къ себѣ въ домъ, для сообщенія извѣстія о томъ же моимъ домашнимъ.

Всѣ сіи, услышавъ от кого-то о привезеніи указа, съ нетерпѣливостью ждали меня къ себѣ и напрерывъ другъ предъ другомъ спрашивали меня о содержаніи онаго. Какъ мнѣ не хотѣлось ихъ вдругъ поразить такимъ же огорченіемъ, какое я самъ тогда почувствовалъ, то, принявъ, сколько можно было, притворный веселый видъ, сказалъ имъ: «ну, на-силу-на- силу желаніе наше совершается, и чадо нашъ либо завтра, либо послѣ завтра от насъ въ Тулу поѣдетѣ». — «Ну, слава Богу! воскликнули они, а то истинно уже дрязгами своими всѣмъ наскучилъ и надоѣлъ. Но что-жъ, развѣ указомъ этимъ ему «сіе велѣно?» — «Нѣтъ! сказалъ я, но ему надобно, въ силу указа сего, сдавать казенной полатѣ свою директорскую должность, от которой онъ отставленѣ». — «Но куда же опредѣленъ?» спросили они меня. — «Никуда, а только оставленъ при управленіи однихъ здѣшнихъ волостей и хочетъ переѣзжать сюда къ намъ жить со всѣмъ своимъ скарбомъ и семействомѣ». — «И что ты? воскликнула, услышавъ сіе старушка теща моя, не вправду-ли?» — «Точно такъ, сказалъ я, и онъ самъ мнѣ сіе уже объявилъ.» Теперь легко можно заключить, что слова сіи поразили все мое семейство неизобразимою горестью и смущеніемъ. Всѣ родные мои взохались, повѣсили головы и старѣйшія изъ нихъ спрашивали только меня: «что же съ нами будетъ, когда онъ тутъ жить и хозяйствовать станетъ?» — «Обо мнѣ, сказалъ я, хотя ничего въ указѣ не упомянуто, но само собою разумѣется, что сіе неожиданное происшествіе сопряжено уже съ тѣмъ послѣдствіемъ, что все наше владычество и всѣ выгоды, которыми мы здѣсь живучи такъ долго пользовались, должно уже кончиться, ибо когда онъ будетъ уже здѣсь во всемъ хозяйствовать, то намъ можно ли будетъ такъ жить, какъ жили до сего времени и всѣмъ по- прежнему пользоваться. Сверхъ того, какъ все состоять будетъ уже въ его волѣ, такъ Богъ еще знаетъ, захочет ли онъ, чтобъ мы здѣсь долѣе имѣли свое пребываніе, а хотя бы онъ того и похотѣлъ, такъ что же такое долженъ я уже быть при немъ? Прикащикомъ что ли и, такъ сказать, рабомъ и слугою его? И не должны ли мы будемъ всего ожидать от рук его? Итакъ, чуть ли не пора помышлять намъ объ оставленіи сего мѣста и о переѣздѣ жить въ свое Дворениново».