Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова [т. 4]

Едва только ярмонка и всѣ пріѣзжіе и квартировавшіе у меня въ домѣ гости и родные мои разъѣхались, какъ наступило 10 число іюля, достопамятное для меня тѣмъ, что ввечеру сего дня все мое полновластіе надъ волостьми кончилось; ибо въ послѣдующую за симъ ночь изволилъ изъ Орла пріѣхать и самъ главный нашъ начальникъ и командиръ и вступилъ въ полновластное управленіе оными.

Мое первое дѣло, было одѣвшись поутру, иттить къ нему. Онъ долго проспалъ и я принужденъ былъ нѣсколько часовъ дожидаться его вставанія въ канцеляріи. Наконецъ, онъ проснулся, вышелъ, и я пошелъ къ нему и подалъ рапортъ о благосостояніи волостей и мѣсячную о приходахъ и расходахъ вѣдомость. Тутъ и пошло тотчасъ у насъ съ нимъ каляканіе и съ его стороны наиприлежнѣйшее разсматриваніе въ бумагахъ каждой строки и точки и изъявленія сумнительствъ во всемъ. Я не могъ равнодушно смотрѣть на все сіе досадное явленіе и внутренно хохоталъ странному его характеру. Но досада и негодованіе мое еще болѣе увеличились, когда восхотѣлъ онъ первѣйшій приступъ къ управленію волостьми ознаменовать каким-нибудь важнымъ дѣломъ. Состояло оно въ изліяніи на подкомандующихъ своихъ великихъ щедротъ и милостей или, прямѣе сказать, въ изъявленіи имъ своего недоброхотства и въ причиненіи имъ чувствительнаго неудовольствія. Первѣйшее дѣло его состояло въ отнятіи у Бобриковскаго управителя г. Верещагина и у перваго нашего секретаря опредѣленнаго имъ прежними главными командирами и отпускаемаго изъ магазиновъ фуражнаго овса на собственныхъ лошадей ихъ, чѣмъ онѣ уже многіе годы пользовались, и что все составляло сущую бездѣлку и никакого дальняго убытка от того для волостей не было. Услышавъ от него приказаніе о семъ, изумился я въ мысляхъ, и въ нѣкоторой досадѣ самъ себѣ въ, мысляхъ говорилъ: «слава Богу, что у меня для разъѣзда были до того всё казенныя лошади, питаемыя казеннымъ кормомъ, а собственныхъ разъѣзжихъ лошадей у меня не было, а то не вздумал-ли-бъ онъ отнять и у меня также фуражъ.» Со всѣмъ тѣмъ, какъ я, сверхъ опредѣленнаго мнѣ денежнаго жалованья, получалъ по нѣсколько десятковъ четвертей ржи, гречихи и овса, то подумалъ я, чтобъ не вздумалъ онъ отнять и мнѣ опредѣленное количество овса, которымъ я вознамѣривался уже кормить собственныхъ своихъ лошадей; поелику всѣ казенныя должны поступить съ того времени въ его услугу, а я долженствовалъ имѣть уже своихъ собственныхъ. Однако, сего сдѣлать и меня тѣмъ при самомъ началѣ обидѣть и разогорчить онъ не отважился.

Другая черта добросердечія его состояла въ томъ, что онъ выпрошенному имъ у намѣстника для измѣренія отдаточныхъ въ наймы казенныхъ излишнихъ земель и присланному уже землемѣру не велѣлъ брать съ собою жены своей и не хотѣлъ дать ему ничего на содержаніе, чего онъ, по всей справедливости, имѣлъ право требовать. Сему велемудрому поступку, означающему не только грубость, но и самую подлость, не могъ я довольно надивиться и пособолѣзновалъ о межевщикѣ, пошедшемъ от него въ превеликомъ неудовольствіи.

Послѣ сего разсказывалъ онъ мнѣ, какъ онъ видѣлъ ночью чужихъ мужиковъ, нанимающихъ покосъ у крестьянъ волостныхъ, и шпіоничая распрашивалъ у нихъ, по чему они нанимаютъ, и что тѣ сказали ему, что нанимаютъ по 10 рублей десятину. Сіе вложило ему и Бог-знаетъ что въ голову, и онъ велѣлъ мнѣ подать записку о всѣхъ отдаточныхъ въ наймы лугахъ. Я усмѣхнулся въ душѣ моей сему его сумнительству, и сказалъ ему: «извольте, записка будетъ готова, но что это такъ, то сіе ни мало неудивительно. Луга нанимаютъ у насъ волостные мужики гуртомъ и по нѣскольку десятковъ десятинъ, и съ публичнаго торга, и довольно дорого; а что они излишніе изъ нихъ, остающіеся от собственнаго ихъ покоса, отдаютъ постороннимъ въ розницу, кому десятину, кому двѣ, или три, то для чего же имъ сего не дѣлать и не брать притомъ какого-нибудь барышка. Намъ же, въ такомъ раздробленіи и по малому числу десятинъ отдавать въ наймы ни какъ не можно»; Слова сіи заставили его молчать; однако, записки все-таки онъ требовалъ, которая ему и была подана. Послѣ сего началъ онъ говорить о прожектированной архитекторомъ перестройкѣ нѣкоторыхъ покоевъ и другихъ пристройкахъ на дворѣ и разсматривать сдѣланныя смѣты чего они будутъ стоить. Я ожидалъ, что это покажется ему очень дорого и въ томъ и не обманулся. Но какъ нужны онѣ были собственно для самого его, то онъ закусилъ язык и не сказалъ ни одного слова.

Впрочемъ, былъ онъ ко мнѣ по обыкновенію ласковъ и благопріятенъ. Но сему вѣрить было не можно, а я всѣ его ласки почиталъ лукавствомъ и притворствомъ ипредполагалъ, что онъ хотѣлъ только воспользоваться моими знаніями и совѣтами, а послѣ вмѣсто благодарности не сталъ бы мнѣ же злодѣйствовать, и потому старался я въ иныхъ случаяхъ всячески отмалчиваться и не все ему то сказывать, что отроду помню. Но та была моя бѣда, что я, по добросердечію своему, не могъ иногда вытерпливать, чтобъ ему чего нужнаго ни сказывать.

Передъ обѣдомъ ушелъ я от него, поелику въ тотъ день была дочь моя Ольга именинница, и по сему случаю былъ у меня маленькій праздничек. Всѣ отсутственные родные мои ко мнѣ съѣхались, и былъ кое-кто и изъ постороннихъ нашихъ друзей и знакомцовъ. Итакъ, я во весь день не ходилъ уже къ своему начальнику, а оставилъ его осматривать кухню и хлопотать о лугахъ; самъ же занимался гостьми своими, съ которыми по прежнему обыкновенію повеселились. И какъ музыка у меня была своя собственная, то мы и потанцовали, а потомъ гуляли въ моемъ садикѣ и утѣшались и тамъ музыкою, заставивъ играть ее на духовыхъ инструментахъ.

Въ слѣдующій за симъ день, ходилъ я по-утру опять къ своему начальнику. Онъ мнѣ въ сей разъ ничего не говорилъ о своихъ предназначеніяхъ и намѣреніяхъ и, какъ примѣтно было, во всемъ от меня таился, а я — отъ него; ибо самому на все выдаваться мнѣ не хотѣлось. Новое было только то, что хотѣлось ему сдѣлать людскую комнату теплою, но не зналъ, какъ и кому бы то поручить, и сказывалъ мнѣ, что поручилъ то Варсобину и сержанту нашему Барковскому, котораго назначилъ быть у себя дворецкимъ. Видно было, что ему не хотѣлось меня симъ дѣломъ озабочивать и обременять, а я тому и радъ былъ и нарочно промолчалъ и не сказалъ ему ни одного слова, а самъ въ себѣ только подумалъ: «посмотримъ, какъ-то они все это сдѣлаютъ?» И походивъ съ нимъ нѣсколько по саду, удалился опять заниматься своими неразъѣхавшимися еще родными гостями, съ которыми мы и въ сей день погуляли и повеселились довольно.

Такимъ же почти образомъ провели мы и слѣдующій за симъ день. Я все утро провелъ у Дурова, и мы съ нимъ говорили о гошпиталѣ волостномъ. Охотно-бъ хотѣлось ему и оный совсѣмъ уничтожить, но обстоятельство, что извѣстна объ ономъ сама государыня и основанъ онъ былъ по ея волѣ, выгнало изъ головы его сіи мысли. Къ тому же, искусный лѣкарь нашъ былъ для самого его не безполезенъ и надобенъ. Впрочемъ, бродили у него всё мысли о затѣваемомъ имъ измѣреніи всѣхъ отдаточныхъ въ наймы земель, чрезъ посредство выпрошеннаго землемѣра — предпріятіе, требующее великаго и долговременнаго труда и безпокойства, но не совсѣмъ нужное, а можно было и безъ того обойтиться. Я невѣдомо-какъ страшился, чтобъ не вздумалось ему заставлять самого меня бродить съ землемѣромъ по пространнымъ степямъ нашимъ и подвергаться не только скучнымъ и тяжкимъ трудамъ, но и всѣмъ суровостямъ погодъ дурныхъ и безпокойныхъ, на что бы я никакъ и ни за что не согласился, и потому радъ былъ, что онъ о семъ со мною ничего не начиналъ говорить, и наивозможнѣйшимъ образомъ остерегался дать ему знать, что мнѣ наука землемѣрская столько же извѣстна, сколько и лучшему межевщику, и что я могъ бы дѣло сіе и безъ землемѣра произвесть въ дѣйство. А того болѣе озаботился, узнавъ, что у него былъ о семъ наканунѣ сего дня разговоръ съ секретаремъ нашимъ Щедиловымъ, и что онъ открывалъ ему намѣреніе о томъ, чтобъ я ѣздилъ съ межевщикомъ на межу. И потому, соображаясь съ симъ, употребилъ маленькую хитрость, жалуясь ему въ сіе утро, что у меня болятъ что-то ноги, какъ и дѣйствительно они у меня въ сей день и сіе время очень потѣли, а сіе мнѣ и помогло и выбило у него изъ головы мысли о посыланіи меня на межу. Въ поступившій непосредственно за симъ субботній день, въ который обыкновенно дѣлывались у насъ наряды рабочимъ людямъ и производились суды и расправы, было у насъ съ нимъ много хлопотъ. Г. Дуровъ занимался опять своими прежними вышариваніями и копаніями. Ему всркужили голову наряды работныхъ людей, и онъ учился у меня какъ дѣлать симъ нарядамъ раскладку. Сколько казалось, то хотѣлось ему лишить меня пастуховъ, стерегущихъ скотину, и водовозовъ, привозившихъ на дворъ воду, которыми изстари и всѣ прежніе управители пользовались. Это было его первое покушеніе противъ меня, и меня такъ растрогало, что я съ видомъ неудовольствія представлялъ ему, что привилегія сія управителямъ сихъ волостей существовала издревле и всѣми прежними главными командирами была подтверждаема, и на-силу-на-силу отклонилъ его от сего предпріятія. Съ другой стороны, сказано мнѣ было, что и супруга его, гуляючи по саду, изволили гузыниться объ малинѣ, которой разведено было мною великое множество, и приказала садовнику болѣе не давать намъ оной. Досадно мнѣ было сіе очень, но я принужденъ былъ проглотить сію пилюлю, произведенную единою завистью. Однако, я плюнулъ на все сіе и успокоился тѣмъ наипаче, что у меня и въ собственномъ моемъ садикѣ было довольно сихъ ягодъ, а чувствительнѣе того озабочены мы были рыбою, которою до того пользовались мы изъ прудовъ Богородицкихъ; однако, до сихъ дѣло еще не доходило.