Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова [т. 4]

Не могу изобразить, какое удовольствіе доставило намъ съ сыномъ моимъ счастливое окончаніе сего вожделѣннаго дѣла. Не успѣли мы ударить по рукамъ и во всемъ согласиться, какъ, почитая уже сію усадьбу своею, и начали мы тотчасъ помышлять о томъ, какъ что въ ней устроить и расположить и вмигъ сочинены были прожекты и планы, гдѣ и какая часть оной должна [быть] присоединена, и какимъ образомъ къ нашему саду; гдѣ быть огородной землѣ, или овощнику, въ которомъ и имѣли мы наиболѣе нужды, и наконецъ, что сдѣлать и какъ воспользоваться въ концѣ оной крутою горою, и прочее, и прочее.

Симъ образомъ препроводили мы весь остатокъ августа и болѣе десяти дней сентября мѣсяца въ миломъ и любезномъ своемъ Дворениновѣ въ тишинѣ, уединеніи и въ спокойствіи, и въ ежедневныхъ веселостяхъ неповинныхъ. Наступающая осень великолѣпіями и красотами своими насъ увеселяла всякій день, а новыя кое- какія и раскрашенныя красками зданія начали Дворенинову нашему придавать иной видъ и надѣвать на него какъ праздничное платье.

Наконецъ, проживъ въ деревнѣ своей болѣе 20 дней и исправивъ, сколько могли успѣть, важнѣйшія нужды, назначили-было мы 13 число сентября къ своему выѣзду. Но неожиданное обстоятельство остановило насъ еще на одинъ день. Узнали мы, что тогдашній владѣлецъ сосѣдственной намъ Соломенской волости, Александръ Львовичъ Нарышкинъ, пріѣхалъ въ сію волость и находился на Ведминскомъ заводѣ. И какъ всѣмъ намъ весьма захотѣлось его видѣть и спознакомиться съ симъ важнымъ нашимъ сосѣдомъ и ему себя рекомендовать, то согласились вмѣстѣ съ сыномъ и Андреемъ Михайловичемъ къ нему на заводъ съѣздить. Онъ принялъ насъ очень ласково и благосклонно, а особливо меня, и не могъ со мною довольно обо всемъ наговориться. Мы препроводили у него болѣе часа и поѣхали от него, будучи весьма довольны благопріятнымъ его пріемомъ. Послѣ сего не стали мы уже долѣе медлить и отправились въ обратный путь въ Богородицкъ. Путешествіе сіе было гораздо уже удачнѣе прежняго. Мы заѣзжали опять въ Ѳедешово къ нашимъ роднымъ Кислинскимъ, и угощеніемъ ихъ были довольны. Отѣ нихъ ѣздили мы еще въ Хвошню — къ Егору Михайловичу Крюкову. Въ Тулѣ же, не имѣя намѣренія ни къ кому заѣзжать, останавливались мы у знакомца нашего Пастухова и имѣли удовольствіе получить выписанные имъ изъ Риги для меня комнатные небольшіе органы, которыми не могли мы довольно навеселиться. Продолжая путь свой далѣе, восхотѣлось заѣхать въ Головнино и навѣстить тутъ своихъ родныхъ живущихъ. И при семъ только заѣздѣ имѣли мы одну только ту непріятность, что намъ весьма дурно было переправляться черезъ Упу въ Прилѣпахъ, гдѣ, принужденъ будучи выходить изъ кареты и иттить пѣшкомъ, я, оскользнувшись на грязной дорогѣ, упалъ и весь перемарался въ грязи.

Повидавшись въ Головнинѣ съ своими родными, не смотря на застигшее насъ большое ненастье, поѣхали мы далѣе, и хотя съ трудомъ, но добрались кое-какъ и уже въ самыя сумерки до Богородицка. Тутъ нашелъ я двѣ, полученныя безъ меня, послѣднія почты съ письмами изъ Петербурга. Одно изъ нихъ было от г. Нартова, приславшаго ко мнѣ въ сей разъ ботаническій словарь; а другое — отъ г. Дурова, наполненное многими новыми препорученіями. О томъ же, что онъ тамъ дѣлалъ и скоро ли къ намъ возвратится, не упоминаемо было ни слова. Итакъ, остались мы о томъ еще въ неизвѣстности.

Но на семъ дозвольте мнѣ остановиться и письмо сіе, симъ кончивъ, сказать вамъ, что я есмь вашъ, и прочая.

(Сентября 29 дня 1816 года. Дворениново).

Любезный пріятель! Приступая опять къ продолженію описанія пребыванія моего въ Богородицкѣ, начну тѣмъ, что втеченіе того времени, которое проѣздилъ я въ свою деревню и которое продолжалось ровно 28 дней, произошли въ домѣ моемъ многія неустройства и досадныя происшествія, подавшія поводъ къ непріятностямъ и неудовольствіямъ мнѣ по возвращеніи моемъ. Во-первыхъ, казенный садовник зашалился и заплутовался такъ, что я принужденъ былъ его на утріе жестоко въ канцеляріи наказывать. Въ домѣ у меня умерла старуха, варившая ѣсть моимъ челядницамъ. Наилучшій мой человѣкъ Василій, которому поручено было смотрѣніе за всѣмъ въ домѣ, запилъ и напроказничалъ. Сослуживца своего, бывшаго со мною въ службѢ и въ походахъ и бывшаго тогда моимъ и камердинеромъ и всѣмъ, нашедъ я лежащаго безъ языка, и при самой смерти. Ему случилось за день до моего пріѣзда куда-то ѣздить на телѣгѣ и переѣзжать въ одномъ селеній черезъ глубокій оврагъ по плотинѣ. Тутъ, будучи подъ куражемъ, какъ-то онъ не управилъ, полетѣлъ съ телѣгою своею стремглавъ въ буерак съ плотины и убился такъ, что его почти замертво привезли въ Богородицкъ, и онъ въ ту же еще ночь и при насъ отправился на тотъ свѣтъ. Человѣка сего, котораго звали Аврамомъ, было мнѣ очень жаль. Онъ хотя и любилъ испивать, но былъ хорошій работник и во всей еще порѣ, и ему поручено было от меня все производимое тамъ наше хлѣбопашество, и я съ мокрыми глазами смотрѣлъ на выносимый гробъ съ нимъ со двора. А произошло многое кое-что и другое, непріятное. Словомъ, время сіе было какъ-то очень несчастно для меня: одно къ одному, и все нехорошо — хлопоты, убытки и разныя бѣды. Итакъ, ѣзда моя въ сей разъ началась и кончилась съ непріятностями.

Не успѣлъ я осмотрѣться и вступить по-прежнему въ управленіе волостьми, которыя во время отсутствія моего ввѣрены были Бобриковскому управителю г. Верещагину и заняться опять своими обыкновенными дѣлами, какъ съ первою почтою за симъ получили мы опять письмы изъ Петербурга, съ увѣдомленіемъ, что г. Дуровъ не скоро къ намъ возвратится и пробудетъ тамъ до зимы самой. Сіе насъ не менѣе удивило, сколько и обрадовало. По крайней мѣрѣ, говорили мы, поживемъ мы еще нѣсколько недѣль въ мирѣ, тишинѣ и спокойствіи. Со всѣмъ тѣмъ, мы въ тотъ же еще день, находясь въ церкви у обѣдни, перетревожены были в-прахъ прибѣжавшимъ безъ души церковнымъ сторожемъ съ извѣстіемъ, что любимый всѣми нами священникъ отецъ Ѳедотъ умираетъ и при концѣ жизни. Мы побѣжали того момента къ нему и нашли его плавающаго въ крови, истекшей въ великомъ множествѣ изъ его груди и въ опасномъ состояніи. Какъ онъ былъ всѣми любимъ, то сбѣжалось-было къ нему множество народа. Лѣкарь и наши боярыни пріѣхали также къ нему, но, по счастію, опасность миновалась скоро, и ему сколько-нибудь сдѣлалось лучше. Мы посѣщали потомъ его всякій день раза по два и душевно соболѣзновали о немъ, собирающемся гораздо скорѣе отправиться на тотъ свѣтъ, нежели можно было думать и ожидать. Час-от- часу становился онъ хуже и приходилъ въ вящшуго опасность. Но со всѣмъ тѣмъ болѣзнь его нѣсколько попродолжилась.

Между тѣмъ, занимались мы съ сыномъ своимъ любимѣйшими дѣлами и занятіями. Я приводилъ въ порядок вновь основанныя деревенскимъ моимъ садамъ книги и занимался ими и черченіемъ плановъ съ такою ревностью, что никогда не урывалъ времени къ прочтенію нѣмецкихъ газетъ и журналовъ, получаемыхъ мною еженедѣльно. А не успѣлъ я ихъ сколько-нибудь привесть въ желаемое состояніе, какъ вселилась въ меня новая охота къ срисованію красками съ натуры всѣхъ яблонь, какія мнѣ тогда попадались въ руки, а особливо породъ хорошихъ. Я началъ съ грушовки и титовки. И какъ начало было очень удачно, и работа сія была для меня очень увеселительна, то съ того времени продолжалъ я сіе дѣло какъ въ ту осень, такъ и въ послѣдующіе за симъ годы, и срисовалъ не только всѣ въ садахъ моихъ находящіяся разныя и добрыя и среднія и самыя простыя породы яблонь и грушъ, но многія и чужія, и составилъ изъ рисунковъ сихъ и описанія породъ, цѣлыхъ семь книгъ, которыя и понынѣ еще въ библіотекѣ мой существуютъ.