Геннадий Бочаров - Жизнь и миг

На высоте 150 метров они выполнили осевой разворот. Командир Кузьменко услышал сообщение механика Оганесяна и второго пилота Синягина: отказал правый двигатель (насос высокого давления — обрыв струи).

— Хватит и левого, — спокойно ответил Кузьменко. Они шли по прямой.

Белая земля неслась навстречу пассажирскому лайнеру. Огромный самолет держали в руках командир и второй пилот. Вибрирующая машина коснулась земли, переднее колесо опустилось, они выровняли и почувствовали, что коснулись поля основными шасси, в момент касания включили реверс работающего двигателя. Штурвалы дрожали в крепких руках пилотов, словно их било током высокого напряжения. «Тормозить нельзя, — подумал Кузьменко, — колеса зароются в грунт. Пусть катятся. Впереди гладко». 1200 метров колеи — след прильнувшего к земле самолета был ровным, как настоящая аэродромная полоса. Они остановились. Выключили двигатель, реверс. Синягин открыл форточку кабины. Давление сработало нормально.

Кузьменко распустил узел галстука и сказал механику Оганесяну: «Посмотри, как пассажиры».

Оганесян вышел в салон. Навстречу в кабину шел штурман Торгашев. Он тер щетку узких светлых усов и улыбался: все в порядке.

Синягин и Оганесян первыми спустились на землю. Осмотрели самолет — ни царапины. Машина стояла среди белого поля. Было тихо, как в пустыне. Шел снег. Синягин посмотрел на близкую дорогу и увидел, что по ней бегут машины. Ни одна не останавливалась. Наконец затормозили две. Командир сказал сверху Синягину: «Добирайся до поселка, доложи в аэропорт о посадке».

Синягин подошел к грузовику. Шофер спросил:

— Что за самолет?

— «ТУ-134А», — ответил Синягин. — Прилетели к вам на химработы.

И они засмеялись.

— Отвезите меня в совхоз, — сказал Синягин.

Они приехали в поселок. Синягин зашел на почту.

— Мне срочно нужно связаться с аэропортом Минводы, — сказал Синягин и снял шапку с крабом.

Телефонистка соединила Синягина с диспетчером отдела перевозок. «Самолет «ТУ-134А», бортовой номер 65668, совершил благополучную посадку на поле совхоза «Ульяновский», — проговорил Синягин. — Пассажиры и машина невредимы».

В аэропорту Минвод информация Синягина разжала тиски ожидания, отпустила сердца людей, замерших у экрана посадочного локатора, у телефонных аппаратов, у раций. Информация привела в движение все механизмы наземных служб. В район посадки выехали специальные машины и десятки людей, ожидавших сигнала.

Синягин пошел к конторе совхоза. Навстречу вышел грузный человек.

— Вы с самолета? — спросил человек.

— Да, — ответил Синягин. — Мы сели в трех километрах отсюда.

— Я директор совхоза, — сказал человек. — Моя фамилия Бринк. Я хотел ехать вас искать в другую сторону. Нас предупредили.

— Все в порядке, — сказал Синягин.

— Какая нужна помощь? — спросил Бринк.

— Нужны автобусы, — ответил Синягин. — Холодно. В самолете много детей. Есть грудные.

— Понятно, — сказал Бринк. — Сейчас снимем школьный.

Они вернулись в контору. Бринк позвонил по телефону и кому-то сказал:

— Заправьте еще один автобус. — И назвал номер.

Потом отдал последние распоряжения: натопить гостиницу и приготовить еду.

Они приехали к самолету. Бортпроводники Нехорошева и Кюрчан поддерживали пассажиров, спускающихся по аварийному трапу на землю. Большинство уже стояли у самолета. Нина и Юрий разобрали багаж и раздали пассажирам. Мужчины курили и оживленно разговаривали. Командир Кузьменко был в плотном окружении. Все просили его адрес. «Мы будем поздравлять вас с праздником», — говорили многие.

— Спасибо, — отвечал Кузьменко и смущенно улыбался. «Как же мне выбраться из кольца?» — соображал он.

Автобусы с пассажирами вышли на дорогу и направились в сторону Минеральных Вод.

К самолету примчалась первая машина аэропорта с радиостанцией.

— Вижу самолет, — передавал радист.

Командир авиапредприятия Тырышкин вышел из машины у «ТУ-134», посмотрел на членов экипажа, стоящих у шасси, и сказал:

— Я готов целовать землю, на которую вы сели.

Основная сложность заключалась в том, что жесткий трос, натянувшись под огромным весом, мог соскользнуть и зацепить взрыватель. Это приведет в действие застывший на десятки лет часовой механизм… Каждый отсчет секунды будет неумолимо приближать взрыв чудовищной силы.

В наше сложное время существует много опасных и трудных профессий. Но есть среди них профессии беспредельно опасные и безгранично трудные — когда человек рискует жизнью. И не просто рискует, а каждый раз, когда обстоятельства требуют исполнения профессионального долга, он ставит свою жизнь на последнюю грань, за которой уже не бывает ни риска, ни надежды…

Во время войны профессия была у всех одна — быть бойцом. Когда война окончилась, жизнь потребовала мирных специальностей. Но не все были отпущены к мирным делам. Ни одна война не оканчивается в один день. Долгие ночи бывших фронтовиков до сих пор ничем не защищены от близких взрывов и стонов раненых товарищей. О войне напоминают и памятники. Война живет в профессиях, порожденных ее последствиями.

Больше четверти века прошло с тех дней, когда на нашу землю падали бомбы. Больше четверти века прошло, а рожденная войной специальность военного пиротехника и сегодня не редкость. Сброшенные когда-то с громадной высоты бомбы, те, что не взорвались тогда, притаились рядом с нашими новыми домами, нашими выросшими детьми, нашей мирной жизнью. И теперь, после 30 лет пребывания в земле, они не стали безопасными. Они хранят в себе ненависть захватчика, безграничное горе.

Пиротехники энской краснознаменной воинской части гражданской обороны, которые вот уже почти тридцать лет обезвреживают их в Москве и Подмосковье, продолжают героическую, беспримерную битву за мирную жизнь столицы. В их сегодняшних действиях — та же решимость и самоотверженность, та же беспредельная любовь к городу-герою, что была в действиях солдат, до последней капли крови сражавшихся в суровые годы Великой Отечественной войны…

Легких бомб не бывает, но бывают в работе военного пиротехника трудные и очень трудные бомбы. Я расскажу о трудной бомбе Юрия Шаранина и его товарищей.

На подмосковной станции Лазарево была обнаружена тысячекилограммовая бомба. Она ушла глубоко в каменистый грунт и долгие годы ожидала своего часа. Вернее, своего мгновения, ради которого для нее изготовляли в гитлеровской Германии металл, взрывчатку, изготовляли часовой механизм, корпус.