Александр Королев - Илья Муромец

Искать былинную поэзию здесь было бессмысленно. Многие сказители не пережили оккупацию, погибли в финских концлагерях. Сердце Олонии, легендарной «Исландии русского эпоса», было растоптано вражеской пятой, всё вокруг исковеркано и загублено. Удивительный край свободных людей, не знавших рабства и войн, зажиточных и гордых, изничтожили. Теперь стало не до героических былин, фольклористы фиксировали одни плачи. Женщины, многое повидавшие в финских концлагерях, сидя на крыльце разрушенного дома, заводили причеть о детях, погибших на подневольной работе (замерзших в лесу, надорвавшихся, утонувших во время сплава, пропавших в «болотах топучих» или вообще неизвестно где) или расстрелянных, умерших от болезни, подорвавшихся на «минищах вредных», о погибшем на фронте сыне (бесценной для матери «скачёной жемчужинке») или муже («миленькой законной семеюшке»), о «приувезенном» или «приразрушенном хоромном строеньице», в котором «поразломаны косивчаты окошечка», «порасшиблены хрустальные стеколышки», «порастрепаны кирпичны белы печеньки», «порассвистаны двери наши дубовые» и увезены дубовые полы, о растащенных «самоварах золоченых» и «прибитых стаканчиках хрустальных», о «призабранной дворовой скотинушке» и «приотнятой удоистой коровушке», о «запустошенных все полянах хлебородных» и «запущенных все лужках да сенокосных», и о себе «горюхе горегорькой», о своей жизни в оккупации, о пережитых холоде и голоде, о скитаниях после изгнания из «хоромного строеньица» с детьми по чужим подворьям, о жизни за колючей проволокой, где прошли «три учетных долгих годушка», о непосильной работе, на которой потеряно «все здоровьице» и много еще о чем — страшном…

Всё то время, пока в России шел процесс поиска и записи былинных текстов, собиратели регулярно предрекали скорое исчезновение «живой старины». Об этом предупреждал еще П. В. Киреевский, но открытия, сделанные П. Н. Рыбниковым и А. Ф. Гильфердингом, позволили не принимать дурные прогнозы всерьез. Позднее А. В. Марков писал, что «есть признаки, указывающие на недолговечность былинной традиции». Собиратель тогда серьезно отнесся к словам 77-летнего Гаврилы Крюкова, заметившего, что «в старину сказателей было больше: тогда только и забавы было, что слушать старины да биться кулачным боем. Теперь же они понемногу выводятся; младшее поколение более любит читать или слушать сказки и повести». {511} Как показало время, старик правильно, хотя и своеобразно, перечислил факторы, которые со временем привели к исчезновению живого исполнения былин. Но на рубеже веков, на фоне всплеска открытий былинных центров, пессимизм казался неуместным. Об отсутствии у былинного творчества перспектив по результатам экспедиций 1926–1928 годов писали и братья Соколовы. Но и тут печальные предзнаменования не насторожили. Их заслонили бодрые рассуждения о неизбежном расцвете при социализме народного творчества. Во время Великой Отечественной войны фольклористы впервые ощутили реальные признаки неизбежного скорого угасания живого былинного эпоса.

Война и оставшаяся после нее разруха многое изменили в России. Жизнь была и радостной от ощущения Великой Победы, и, одновременно, лишенной многих довоенных иллюзий. Люди стали прагматичнее, быт — беднее и экономнее. Какое-то время властям Карелии было не до былин. Болезненно переживал эту вдруг возникшую невостребованность Петр Иванович Рябинин-Андреев. То, чем была наполнена его жизнь до войны, вдруг пропало — не было слетов сказителей, поездок по Союзу, внимания прессы, заботы властей. Мода на новины благополучно прошла, больше их уже никто не писал и не публиковал. Его хождения «по высоким инстанциям», имевшие целью «пробить» переиздание его былин или напечатать новины, несмотря на настойчивость сказителя, результата не дали. И ведь, кажется, живи себе спокойно — вернулся с войны живым (несмотря на то, что после несчастного случая на охоте в 1933 году Петр Иванович получил инвалидность, он был призван, воевал на Карельском фронте, был ранен, имел награды), квартиру в Петрозаводске дали, персональную пенсию получаешь, в Союзе писателей состоишь! Чего еще для счастья надо?! Но еще хотелось чувствовать себя необходимым и важным. Работать желания не возникало, да это было и не нужно. К. В. Чистов, хорошо знавший Рябинина-Андреева в послевоенные годы, верно определил главную причину жизненной драмы этого неординарного человека: «Петр Иванович потерял, как говорят в таких случаях социологи, свою социальную нишу, перестал быть крестьянином, смотрителем маяка, потерял менталитет сельского жителя, не получив в городе ничего равноценного». {512} В деревне ему делать было нечего. Символично, что в начале 1950-х годов Петр Иванович продал сруб давно пустовавшего дедовского дома в деревне Гарницы на дрова жителям соседнего села Сенная Губа. {513} Это был тот самый дом, где в далеком 1926 году благодарные внуки Ивана Трофимовича Рябинина (в том числе Петр Иванович) демонстрировали фольклористам из экспедиции Соколовых мемориальные вещи деда, привезенные им из своих знаменитых гастролей. Маясь от безделья в Петрозаводске, Рябинин-Андреев, наконец, нашел себе подходящую работу. Выбор был довольно символичен. Он стал сторожем Зарецкого кладбища. Здесь Петр Иванович начал пить «горькую», постепенно опускаясь. Единственные радостные моменты в тогдашней его жизни случались, когда сказителя приглашали к студентам-филологам, и он, счастливый, пел молодым людям драгоценные рябининские былины, не думая ни о каком вознаграждении, кроме внимания. Умер П. И. Рябинин-Андреев в 1953 году — ему не было и пятидесяти лет.

А через год, далеко от Петрозаводска, на Архангелогородчине, скончалась, немного не дожив до восьмидесяти, Марфа Семеновна Крюкова. Ее финал был не менее печален, хотя первые послевоенные годы ничего плохого не предвещали. В 1946 году за достижения в творчестве и в связи с семидесятилетием сказительница получила очередную высокую награду — орден Ленина. Дальше в жизни Марфы Семеновны начались неприятные изменения, так что последние годы Крюковой были омрачены забвением и потерей интереса к ней со стороны и фольклористов, и властей. И всё вследствие досадного для нее разоблачения. Инициатором его выступила та самая Анна Михайловна Астахова, в 1930-х энергично поддерживавшая деятельность Крюковой, в том числе и по части сочинения новин. В 1948 году Анна Михайловна опубликовала монографию «Русский былинный эпос на Севере». В книге большое внимание было уделено творчеству всего семейства Крюковых в целом и Марфе Семеновне персонально. Теперь оценка этому творчеству давалась довольно двусмысленная, и по ходу чтения у читателя возникало ощущение неприятия от понимания того, как М. С. Крюкова обращается с эпосом. Но это было только полбеды. Дело в том, что еще А. В. Марков, записывая старины за матерью Марфы Аграфеной Крюковой, заподозрил что-то неладное. Ему показалось, будто он слушает книжный текст. Их встреча происходила на рубеже XIX–XX веков; уже давно были доступны издания П. В. Киреевского, П. Н. Рыбникова, А. Ф. Гильфердинга. Более того, стали появляться переиздания собранных ими текстов в хрестоматиях и лубочных переложениях. Но очарованный богатством материала, пропетого ему Аграфеной Матвеевной, зная, что она неграмотная, он поверил ее сообщениям об устных источниках получения былинных текстов: «от матери», «у дяди Ефима» и т. д. И все-таки подозрения, что в доме Крюковых водились книги с былинными текстами, у него оставались. И вот со временем все эти предположения подтвердились. Выяснилось, что другая дочь Аграфены Павла в юности получила в подарок от местного священника хрестоматию А. Оксенова «Народная поэзия». В ней составитель использовал тексты из сборников Кирши Данилова, Киреевского и Рыбникова. Не умея читать, Аграфена Крюкова любила слушать, когда ей читали, и, обладая хорошей памятью, после многократного прослушивания запоминала услышанное. Поскольку сама она не обращалась к печатному тексту, были неизбежны пропуски, смешение текстов и т. п. Поэтому-то Марков все-таки не узнал в услышанном широко известные тексты. Но вот А. М. Астахова, сопоставив репертуар А. М. Крюковой с оксеновской хрестоматией, пришла к выводу о том, что 11 текстов (в том числе шесть былин) заимствованы сказительницей оттуда. {514} Позднее Ю. А. Новиков, еще раз изучив былины Аграфены Матвеевны, пришел к выводу, что не шесть, а «17 былин А. Крюковой, то есть ровно половина ее былинного репертуара в значительной мере зависимы от книги, основной ее источник — хрестоматия А. Оксенова». {515} Подозрения пали и на Марфу, ее сестер и племянницу (запевших после шумного успеха родственницы), за которыми собиратели также записывали былины. Утверждалось даже, что все записанные Марковым от Марфы былины взяты из хрестоматии Оксенова. {516} А. М. Астахова сделала жесткий вывод: «Влиянием книжного источника объясняется и то исключительное богатство сюжетов, которое поражает в репертуарах А. М. и М. С. Крюковых, далеко превосходящих в этом отношении всех других выдающихся сказителей и превышающих сюжетный состав репертуаров целых больших районов». {517} Правда, выяснившаяся уже много позже кончины Марфы Семеновны, оказалась еще более поразительной. Если выбрать из ее колоссального репертуара, в значительной степени состоящего из новин, переделок сказок в былины (всего 250 произведений), то, что можно принять за традиционные былинные сюжеты, получится всего 39 текстов, изрядно переделанных ее знаменитыми «импровизациями». И только 14 из них относятся к категории «эпических песен, в которых доминируют традиционные мотивы и образы». {518} Остальное заимствовано из книг (в том числе те 17, которые ранее «позаимствовала» ее мать). «Творческая лаборатория» Марфы Семеновны, в которой происходила ее подготовка к прорыву второй половины 1930-х годов, в настоящее время, в общем-то, раскрыта. «С полной убежденностью можно говорить о том, что кроме хрестоматии А. Оксенова „Народная поэзия“ в доме сказителей были и другие популярные издания русских эпических песен, в частности сборник В. П. Авенариуса „Книга былин“. Об этом свидетельствуют и воспоминания односельчан Крюковых. Г. М. Плакуев, владевший целым собранием лубочных изданий былин, в конце концов отказался давать их Марфе Семеновне: „Она много у меня похитила книг про богатырей. Унесет и ничего боле“». {519} В настоящее время из семейства Крюковых вне подозрений исследователей остается лишь старик Гаврила Крюков — он пел Маркову оригинальные, если так можно выразиться, старины.