Александр Королев - Илья Муромец

И здесь, разгромив всех неприятелей, они следуют «ко реченьке Кубанскоей», куда к ним с «западной сторонушки» подходит «с сотнею Семен Михайлович». Объединившись, взяв «друг друга за белы руки», победители возвращаются в Кремль, где их встречает Ленин и усаживает за «столички дубовые», но не для того, чтобы пировать. Нет, теперь богатыри должны написать «всему народу пролетарскому» «грамотки посыльные» с сообщением о великой победе. И только когда, получив «грамотки», весь народ съезжается на Красную площадь, Ленин наконец заводит в Москве «почестен пир да пированьице». {497} Наверное, нет необходимости доказывать, что если Владимир Ильич поставлен на место князя Владимира, то Сталин занимает положение Ильи Муромца, а Ворошилов и Буденный — Добрыни и Алеши.

Несмотря на эксперименты с новинами, П. И. Рябинин-Андреев был, прежде всего, прекрасным исполнителем подлинных былин, в тексте которых он не отступал от традиций Рябининых. А вот настоящим мастером по части манипуляций с былинами и непревзойденным рекордсменом в области создания новин и прочих произведений нового, советского фольклора была знаменитая в свое время сказительница Марфа Семеновна Крюкова.

Напомню, что в 1898–1899 годах молодой собиратель А. В. Марков менее чем за месяц сумел записать 109 старин в селах на Зимнем берегу Белого моря. Особенно он сблизился с крестьянским семейством Крюковых из села Нижняя Зимняя Золотица — со стариком Гаврилой Леонтьевичем и женой его племянника Аграфеной Матвеевной. И если от деда Гани Марков записал пять старин, то от Аграфены — шестьдесят (в том числе 34 былины) общим объемом 10 300 стихов. Открытие этой уникальной сказительницы Марков считал своей главной удачей. В сравнении с Аграфеной ее 23-летняя дочь Марфа большого впечатления на ученого не произвела — от нее удалось записать только семь старин. Марков отметил как минус излишнюю тягу девушки к импровизации: «старины, которые пришлось от нее слышать, она поет на особые напевы, из которых одни, как она утверждает, переняты ею от деда, другие — у мезенских калик. Но напевы ее, как и самый текст, страдают какой-то неустойчивостью и отсутствием определенного размера. Подчас казалось, что в данный момент она сочиняет старину и укладывает ее в первый попавшийся напев, быть может, ею сочиненный или заимствованный из другой былины». {498} Он посоветовал ей глубже и тщательнее изучать мастерство старших сказителей.

Эти слова Марфа Крюкова, должно быть, крепко запомнила. Прошло несколько десятилетий, и в период фольклорного бума 1930-х годов, когда в моде было вновь и вновь проезжать «по следам» великих собирателей прошлого, А. М. Астахова посоветовала аспиранту В. П. Чужимову отправиться на Зимний берег Белого моря «по следам» Маркова. Встреча с тогда уже 58-летней Марфой Крюковой поразила фольклориста. Марфа так и не вышла замуж — хороших женихов отпугивало увечье девушки (как-то на покосе она наколола глаз), а за плохих она сама идти не хотела — вот и осталась приживалкой-работницей в доме младшей сестры Павлы, где возилась с ее внуками. Оказалось, что одноглазая старуха Марфа Семеновна — настоящий былинный кладезь, и было совершенно непонятно, почему в свое время А. В. Марков по достоинству не оценил ее. К сожалению, по глупой случайности большая часть записей Чужимова погибла, однако до Астаховой было доведено, что появилось верное направление поисков. Сказительницей заинтересовались и в столице. Марфа Крюкова начала наезжать в Москву. Посетив Мавзолей В. И. Ленина, она, потрясенная увиденным, быстро сложила плач «Каменна Москва вся проплакала», положивший начало ее трудам по созданию официального советского фольклора. В плаче всё было «как надо»: Москва, потрясенная кончиной вождя, плакала, а он покоился в своей усыпальнице:

А все свои дела дорогой Ильич поручил —

Талант заметили, и при Крюковой сразу возник «помощник» — литератор Викторин Попов. Этот тандем довольно скоро начал производить всевозможные новины, плачи и сказы на злобу дня. Между тем летом 1937 года из Ленинграда в деревню к Крюковой приехала сама А. М. Астахова в сопровождении нескольких студентов. Результаты общения с Марфой Семеновной потрясли опытную фольклористку — Крюкова легко «выдала» ей 40 текстов. В сентябре к Крюковой прибыли и из Москвы сотрудницы Государственного литературного музея Э. Г. Бородина и Р. С. Липец. Началась растянувшаяся на год работа по исчерпывающей записи репертуара сказительницы (в 1938 году Крюкова приезжала для продолжения записей в Москву). Результаты оказались ошеломляющие — 157 объемных текстов, то есть втрое больше, чем Марков записал от матери Марфы. 9 сентября 1937 года в «Правде» был опубликован плач про «Каменну Москву», поразивший читателей. Начались творческие поездки Крюковой за впечатлениями по стране. Ее фольклорные произведения на злобу дня множились. Через год сказительницу приняли в Союз писателей, в январе 1939 года она была награждена орденом Трудового Красного Знамени, в декабре Марфу Семеновну избрали депутатом сельсовета. В деревне ей построили прекрасный дом, государство назначило персональную пенсию. В 1939–1941 годах в двух увесистых томах были опубликованы «Былины М. С. Крюковой», вышедшие под редакцией знаменитого Ю. М. Соколова.

Если П. И. Рябинин-Андреев четко различал былины и новины, не позволяя себе вмешиваться в традиционные тексты и старательно воспроизводя то, что досталось ему от отца и деда (хотя и сверяясь при этом с книгой), то для Крюковой таких ограничений не существовало. Уже Р. С. Липец во вводной статье к первому тому былин орденоносной сказительницы отмечала, что Марфа Семеновна живо откликается «на героику наших дней; основная идея русского эпоса — защита родины — красной нитью проходит и в ее традиционных былинах», что она любит давать «пояснения к различным событиям былины или свою оценку их, — то в самом тексте, то в виде многочисленных реплик, которыми она прерывает исполнение былины, то в прозаических преданиях и комментариях, которыми она, как атмосферой, окружает былину». То, что, по мнению Маркова, было минусом в исполнении Крюковой, теперь подавалось как достоинство: «Блестящая импровизация — основа исполнения былин Крюковой. Ею обусловлен ряд особенностей ее былинного творчества — вариативность былин, эластичность их размера, вставка и пропуск эпизодов, иногда ввод дополнительных персонажей. Не только целую былину она никогда не в состоянии пропеть два раза одинаково, даже отдельный стих, только что пропетый, она повторяет совсем по-другому. Текст былины существенно меняется под влиянием настроения сказительницы, аудитории, времени, которым она располагает. Каждый раз при сказывании былины она слагает ее заново, и поэтому каждый вариант былины является, до известной степени, как бы черновым. Нередко даже, пропев стих, Крюкова начинает тут же шлифовать его, — переделывает с середины, поет второй раз. Сравнивая былины М. С. Крюковой с вариантами ее матери и деда, видно, что у нее текст всегда значительно полнее — и по содержанию и по размеру (в среднем стихов на 200)». Крюкова казалась ярким примером пробудившихся в условиях социализма творческих сил народа. При этом сказительница регулярно ссылалась на мать и деда Ганю как на источник знания ею старин. Отмечалось исследователями и то, что у Крюковой «некоторые былины представляют сказки, переложенные на былинный размер». {500}