Александр Королев - Илья Муромец

Демьян Бедный не уловил смену настроений в обществе и власти — отрицательное отношение к прошлому Страны Советов, даже дореволюционному, начиная с середины 1930-х годов не поощрялось. Шумиха, начавшаяся вокруг «Богатырей», заставила обратить большее внимание на концепции, которыми оперировали фольклористы. В этих новых условиях идеи «исторической школы» с ее заостренным вниманием к героической старине, традиционным патриотизмом и попытками подтащить былины к разряду источников знания о прошлом, кажется, напротив, должны были нравиться и «наверху», и «внизу». Но учитывая, что из фашистской Германии действительно доносились до советских граждан рассуждения тамошних «ученых» о неполноценности русских и вообще славян, о их якобы неспособности самостоятельно создать культуру и государственность, о роли в этом процессе элиты, аристократии, разумеется неславянской, — учитывая все это, идеи об элитарном происхождении русского эпоса могли привести к обвинению последователей В. Ф. Миллера в том, что и они «льют воду на мельницу фашистов». Поэтому не приходится удивляться, что на «историческую школу», и без того постепенно хиреющую, посыпались «шишки». Никого, правда, не посадили (не стоит искусственно повышать градус гонений), но немолодым уже людям из числа последователей В. Ф. Миллера приходилось оправдываться, отписываться и где-то даже каяться.

Непросто в 1936–1937 годах было прежде всего Ю. М. Соколову — прямому ученику Миллера, занимавшему заметное положение в научной иерархии СССР. {488} Пришлось ему выступать с «оправдательными» и «разъясняющими» статьями. «Оговорить» свое изменившееся отношение к «исторической школе» были вынуждены и другие. Правда, отступая, «старички» старались лавировать. Например, Н. П. Андреев ссылался на то, что «даже исполнение былин требует особого, повышенного мастерства», а значит, «тем более такого повышенного мастерства требовало их создание». Конечно, творец — народ, но все-таки «былины создавались особенно талантливыми, особенно одаренными представителями народа, народными мастерами, которые являлись выразителями народных стремлений и интересов». Разумеется, «ничего специфически-княжеского или специфически-феодального в былинах нет». Ну, «нередко» былины все же «называют Владимира „ласковым“ и „красным солнышком“; нередко богатыри выступают в роли защитников князя (однако не всегда так), но именно прославления князя мы в них не находим: прославляются подвиги не князя, а его дружинников, героев-богатырей. Дружинники же эти ни исторически, ни в былинном изображении не являлись представителями только господствовавшего класса. Дружина делилась на „старшую“ и „младшую“, и „младшая“ состояла из представителей самого народа: и в былинах Илья Муромец оказывается крестьянским сыном, Алеша — поповичем („разночинцем“ на языке XIX в.) и т. д.». Нет в былинах и описания княжеских усобиц — неинтересны они были народным певцам, поскольку певцы эти «не являлись представителями дружинной верхушки, а занимали гораздо более скромное место и по большей части, вероятно, являлись как раз выходцами из народной среды. Совершенно несомненно, что именно из народной среды выходили скоморохи, бродячие артисты древней Руси, роль которых в создании былин, вероятно, особенно значительна». Из этой же «народной среды» появлялись «и так называемые „калики перехожие“, странники-богомольцы, которые могли придать некоторым былинам религиозный характер и усвоить ряд церковно-легендарных и апокрифических сюжетов». {489} После кончины в 1941 году академика Юрия Матвеевича Соколова, который до последнего часа благополучно удерживал за собой лидирующие позиции в руководстве всем фольклорным процессом в СССР, и с началом войны «дискуссия» окончательно потеряла актуальность. В последующие два десятилетия, до выступления в 1960-х годах академика Б. А. Рыбакова, никто в СССР явно не пытался пропагандировать методы «исторической школы», хотя основные ее выводы и идеи никуда из научного оборота не выпали, а работы, написанные с позиций школы, продолжали выходить, хотя и реже. Просто должно было пройти какое-то время, подрасти новое поколение ученых, чтобы на идеи, казавшиеся в конце 1930-х годов идеологически неверными, вновь появился спрос…

К числу же очевидных нелепостей 1930-х годов принадлежит возня фольклористов с так называемыми новинами. Возникновение новин логически вытекало из представления о тяжелой жизни простого народа в дореволюционной России и о тех сложных условиях, в которых творили эпос обездоленные низы. Отсюда делался вывод, что в условиях Советской России, где нет эксплуатации и построено общенародное государство, эпос должен переживать невиданный подъем и поистине сказочный расцвет. Эти представления можно назвать диковинным гибридом, выращенным на основе несчастной «исторической школы». С одной стороны, утверждалось, что народ — творец, с другой — было неясно, как этот народ может коллективно создавать эпос, ведь в процессе создания любого произведения индивидуальный акт творчества, казалось, имеет определяющее значение. Зная о том, что сказители свободно оперируют деталями в содержании былин, их и поставили на место творцов. Поскольку былины были признаны произведениями, в которых отражались крупные события и явления прошлого, возникла убежденность, что новое замечательное время должно стимулировать сказителей на создание произведений о настоящем, которые со временем станут полноценным эпосом. Так и начали возникать новины — «песенные произведения эпического характера, ориентированные на поэтику былин, о вождях и героях Советского Союза». {490}

Слов нет, для сказителей и сказочников в конце 1930-х годов были созданы, можно сказать, тепличные условия. Крестьян возили по стране, показывая им достижения индустриализации, музеи, памятники, демонстрируя фильмы и читая прессу, их собирали на всевозможные слеты, им давались звания, персональные пенсии, присуждались высокие награды, они отдыхали в отличных домах отдыха — все это должно было стимулировать народное творчество. И, надо сказать, стимулировало. Внимание власти подкупило даже стариков Ф. А. Конашкова и И. Т. Фофанова. С полуграмотными, но талантливыми людьми занимались опытные фольклористы (та же А. М. Астахова), теперь взявшие на вооружение тезис, выдвинутый в 1933 году Ю. М. Соколовым, — о возможности активного вмешательства в процесс создания произведений устного народного творчества и даже руководства таковым. Немалую роль играли журналисты и профессиональные литераторы, «работавшие» со сказителями, подсказывая им темы, а затем помогая создавать новины. В этом процессе смешались и искренний восторг его участников от успехов своей страны, и горячее желание поддержать свой народ в том огромном напряжении сил, которого требовал промышленный прорыв 1930-х годов, и вполне меркантильные расчеты. С точки зрения своей фольклорной составляющей новины, разумеется, не имели никакой ценности. «Дело в том, что в былинной традиции мы не знаем случаев отражения соответствующими поэтическими средствами исторических личностей, современных сказителю… Традиционная былина, в отличие от плача, не склонна была откликаться на сиюминутные политические интересы. Напомним, что в поэтике былин принципиально важное место занимает категория эпического времени. Былины — это произведения о „золотом веке“ русского богатырства. Эпическое время… никак не стыкуется с актуальным политическим содержанием. В связи с этим советские былины (новины) представляются нам абсолютно искусственным жанром». {491}