Александр Королев - Илья Муромец

Закусив и выпив, Илья отправляется истреблять войско Калина — дальнейшее известно. О причинах его конфликта с Владимиром былины могут промолчать, а могут и рассказать, как во время пира князь одарил богатыря богатой шубой, а позавидовавшие этой чести бояре оболгали его, нашептав князю, что Илья якобы напился и —

Ссора Ильи с Владимиром, бунт богатыря против князя — довольно распространенный былинный сюжет. Инициатором столкновения может выступать и сам богатырь — проявится недовольство тем, как обходится с ним правитель Киева. Вот, например, в вышеизложенной былине об освобождении «Царя-от града» от Идолища в ответ на изъявления благодарности спасенным от «поганого» царем Илья вдруг выскажется по поводу того, о чем в былине и речи-то в общем нет:

Или, поездив по чисту полю, побывав в разных городах, вспомнит богатырь, что давно не бывал в Киеве, захочет проведать столицу, узнать, что такое там «деется». А в общем-то ничего нового не «деется» — у Владимира как всегда идет веселый пир. Скромно занявшего место у «ободверины» Илью Владимир-князь не узнает. Илья, наверное, подавив обиду, называется неким Никитой Заолешаниным. Владимир сажает его не с боярами, а с детьми боярскими. Илья-Никита недоволен, он замечает князю, что сам-то он сидит «с воронами», а гостя посадил с «воронятами». Неясно, почему Владимир должен оказывать какому-то Никите такие почести — князь недоволен и приказывает выкинуть незваного гостя. Но вывести строптивого Никиту не могут ни три, ни шесть, ни девять явившихся для этого богатырей. Наконец Добрыня Никитич узнает в Никите Илью Муромца (долго же Ильи не было видно!). Илья избивает богатырей-вышибал, Владимир уговаривает его не обижаться и занять самое почетное место (хочет старый казак — справа от князя, хочет — слева, или пусть садится куда захочет). Но обиженный Илья Муромец покидает Киев. {118}

Не всегда ссора заканчивается так «тихо», как в этом варианте, записанном в конце 1840-х годов в Архангельском уезде А. Харитоновым и доставленном Киреевскому для его сборника Владимиром Далем. В варианте Трофима Рябинина раздосадованный Илья Муромец, которого Владимир стольно-киевский попросту не позвал на пир, берет «свой тугой лук розрывчатой» и «стрелочки каленые»:

Владимиру доносят о бесчинствах, творимых Ильей в Киеве, и князь сразу принимается «думу думати», как бы ему с богатырем помириться. Решение найдено — надо устроить новый почестен пир и уж на него-то пригласить обиженного старого казака. Сказано — сделано, но кому идти к Муромцу и звать его на «столованье-пированье»?

Выбор князя предсказуем всей русской былинной традицией — к Муромцу, в его «полаты белокаменны» (!), направляется дипломатичный Добрыня Никитич. Он порядки знает. К тому же они с Ильей, как известно, «крестовые братья». Добрыня «скорешенько-то стал да на резвы ноги, кунью шубоньку накинул на одно плечко, да он шапочку соболью на одно ушко», дошел до «палат» Ильи:

Узнав, зачем к нему пришел Добрыня, Илья не стал ломаться и также «скорешенько стал» — на «плечко», на «ушко» надел всё необходимое и явился в княжескую столовую, где пребывал в волнении Владимир-князь, не зная, придут или не придут богатыри на пир:

Беспокойство князя не кажется излишним. В варианте, записанном Гильфердингом от Никифора Прохорова из деревни Бураковой Пудожского уезда через 18 дней после встречи собирателя с Рябининым, Илья Муромец отмечает сообразительность князя стольно-киевского, знавшего, кого послать к нему на переговоры:

Поэтому как взошел Илья Муромец в палаты княжеские, кинулись к нему князь с княгинею:

Конфликт, таким образом, заключался в том, что Илье не дали достойного места за княжеским столом. Получив его, выиграв, так сказать, местническое дело, Илья успокоился. Так в варианте Трофима Рябинина. Вышеупомянутый Никифор Прохоров уточнил, какого рода места получили явившиеся вместе на княжеский пир Добрыня и Илья:

Илья принимает «единой рукой» и выпивает «во единый здох» сначала чару «зелена вина», затем чару «пива пьяного», ну а потом уже и чару «меду сладкого». На пиру «наелиси, напились вси, накушались», стали «пьянёшеньки» и «веселешеньки» — о голях кабацких, для которых богатырь посшибал с церквей кресты и маковки, Илья более не вспоминает.