Александр Королев - Илья Муромец

Любопытный вариант А. Ф. Гильфердинг записал в середине августа 1871 года на Кенозере от Матрены Меньшиковой (40 лет, деревня Немятова). {125} Здесь нет никакого князя Владимира, даже имя Ильи Муромца не упоминается, хотя всем понятно, кого сказительница описала в образе безымянного калики перехожего, зашедшего в «царев кабак» и попросившего целовальников отпустить ему в долг полтора ведра вина:

Целовальники отказывают — «муниця» у калики уж больно убого выглядит. Не решаются они принять от него и великий заклад — «чуден крест» из «червонного золота», а «весу-то крест тяне пол-сема пуда». Наверное, этот крест спас Илью от копья Сокольника. Ничего не добившись, калика-богатырь выходит на торговую площадь и кричит «зычным голосом»:

«Голи» собрали ему «по денежке», «по копеечке» — как раз на полтора ведра. Калика принял их «единой рукой» и выпил «на единый вздох». Мало! Не напоили, лишь раззадорили. Старик идет к «погребу княженецкому»:

Вот он опять на торговой площади, кличет своих друзей — настоящих, его выручивших — «голей», сзывает их всех «до единого»:

«Голи» собираются на площадь торговую —

Какая удивительная метаморфоза происходит с героем! Как далек образ Ильи, заботливо оберегающего Владимира и Опраксею от свиста Соловья-разбойника, от вожака хмельной толпы, раздумывающего, как бы запустить стрелу каленую в тех же самых князя и княгиню. Как не похож Илья — защитник веры православной, последним покидающий божий храм по окончании службы, на Илью, сшибающего кресты с церквей! И наконец, следующий шаг в развитии образа — полный разрыв героя с властью. Ему уже не «отказывают» от Киева, его не просто забывают пригласить к княжескому столу — его даже не ждут в столице, куда он в образе калики (в том же образе, в каком когда-то спасал православный мир от поганых!) является с единственной мыслью — опохмелиться. Любопытно, что Илья расправляется не с целовальниками, которые отказываются ему поверить и налить. Нет, он направляется именно к «княженецкому» погребу. Опять бунт против верховной власти! И Илья какой-то другой, и Владимир совершенно не похож на того симпатичного хлебосольного домоседа, который мечтает о женитьбе и, расхаживая между подвыпившими гостями, подначивает их на богатырские подвиги или с азартом просит опасного Соловья-разбойника посвистеть и порычать. И его столица, наполненная «голями» и уставленная питейными заведениями, мало напоминает город, в который стремятся попасть провинциальные удальцы — Добрыня Никитич, Алеша Попович, Дюк Степанович и пр. Да и не нужны они Владимиру особенно, эти беспокойные ребята. Его вполне устраивает общество бояр толстобрюхих и кособрюхих. Перед нами какая-то иная реальность.

Впрочем, дело, возможно, в том, что мы сделали попытку (заранее обреченную на неудачу) соединить вместе большинство известных сюжетов об Илье Муромце. Между тем каждый былинный сюжет существует во множестве вариантов, но сам по себе, как бы не считаясь с наличием других сюжетов. А сюжет былины, как мы видели, довольно бесхитростен. В ней только один главный герой, а прочие играют роль массовки или попадают в былинное повествование в случае, если необходим герой второго плана с определенным характером (наглый и коварный Алеша Попович, вежливый и порядочный Добрыня Никитич, заносчивый и любвеобильный Чурило Пленкович, неадекватно оценивающий реальность Дунай Иванович и т. д.). «Былина не показывает сложных характеров, не представляет внутреннего облика в полноте, многообразии и тем более в противоречии проявления его внутренних качеств. Наоборот, героическая песня дает цельные характеры, проявляющиеся преимущественно одной какой-либо стороной, но эта одна сторона обнаруживается глубоко и полно». Эта примитивность характеров богатырей как раз тем и объясняется, что «герой былины выступает в одном жизненном эпизоде. Сюжетный конфликт требует от него преимущественно одного качества, но проявленного с чрезвычайной силой и в необыкновенных размерах». {126} Внимание сказителя и его слушателей привлекает только действие, которое осуществляется в былине. Поэтому былина и стремится к «одногеройности». Это не роман. В былине есть «центральный герой, и вокруг него и его поступков группируются другие лица — его антагонисты, или помощники, или те, кого он спасает». {127} При этом каждый из героев «второго плана» зачастую является главным персонажем в былине, сложенной именно про него, где его также окружают некие типы характера. Поэтому Алеша Попович приезжает в Киев, который некому защитить от Тугарина (а где же прочие богатыри? где Илья?), а «главный герой» Добрыня Никитич побеждает в поединке Илью Муромца, хотя в сюжетах, в которых «главный» Илья, Добрыня заведомо уступает ему в силе. Там, где Добрыне полагается погибнуть, он погибает, униженный Горынинкой, и тут же воскресает в другой былине. Ни про одного из богатырей мы не можем сказать, что былины о нем складываются в худо-бедно логичную биографию. Кстати, в истории противостояния богатырей и поляницы роль Добрыни мог сыграть и любой другой богатырь — не важно. Главный здесь все равно Илья. Неизменно присутствует в былинах Владимир-князь, но он не герой, а только средство для завязывания сюжета. «Он всегда там на вторых и третьих ролях. Его образ затенен главным героем, на коем сосредоточен весь рассказ. В композиции целого ему дана роль подсобная, служебная, предназначенная лишь к созданию необходимой ситуации, при которой должны проявиться качества и поступки героя, составляющие непосредственный предмет художественных усилий певца. Подчиняясь этой роли, Владимир является то в чертах могущественного единодержавного деспота, то в чертах сломленного, приниженного, испуганного просителя, то в виде жадного и жестокого корыстолюбца, то в виде щедрого и бесконечно радушного гостеприимца. Все эти качества берутся на случай, смотря по надобностям момента и общим требованиям данного сюжета». {128} В общем, в зависимости от того, о чем былина, князь получается хороший или плохой. Весь собранный учеными фонд былин — это, конечно же, запечатленное ими народное искусство. Но вопрос о том, отражает это искусство какие-либо исторические реалии (вопрос, порожденный уже неоднократно упоминавшимся ощущением древности, ощущением, очаровывавшим не одно поколение слушателей живого исполнения былин) или всё, о чем пели сказители, выдумка и не более, — вопрос довольно непростой и требующий специального разговора.