Александр Королев - Илья Муромец

Но к чему все эти подробности из истории Смутного времени? Дело в том, что биография казачьего царевича Илейки Муромца оказала немаловажное влияние на формирование образа былинного Ильи Муромца. Еще в 1893 году мысль эту высказал историк Дмитрий Иванович Иловайский (1832–1920).Вполне в духе «исторической школы» он увидел здесь пример «наслоения» событий Смутного времени на более ранние эпические сюжеты. «Столь великое потрясение, испытанное всем русским народом, — писал он, — не могло не оставить резких черт и на его песенном творчестве. Например, с этого времени в числе врагов, с которыми сражаются Владимировы богатыри, появляются Люторы , т. е. лютеране; так как в Польше и Западной Руси тогда процветала реформация, и многие польско-литовские паны и шляхта, разорявшие Московское государство, были реформаторами. С того же времени появляется в былинах Маринка в качестве коварной жены-чародейки, например в былинах о Добрыне; под ней разумеется известная Марина Мнишек, и т. д. С того же времени преобразился в казака и наш Илья Муромец». {442}

Иловайский даже попытался показать, как начали складываться и распространяться сказания (или былины) о казачьем Илейке Муромце. Приятели Муромца еще с осады Астрахани, волжские казаки атаман Федька Нагиба и Наметка, «вместе с Илейкой и Болотниковым, выдерживали тульскую осаду и также были взяты в плен. Нагиба вместе с Болотниковым был сослан в поморские города, и там царь Василий велел их казнить. Об этом повелении говорит Никоновская летопись; но оно не было исполнено по отношению к Нагибе: очевидно, он успел бежать. Спустя четыре года, именно в декабре 1612 г., следовательно, уже после очищения Москвы от поляков, белозерский воевода Григорий Образцов уведомляет временное правительство (т. е. князей Трубецкого и Пожарского), что Нагиба с воровской казацкой шайкой около того времени свирепствовал в Пошехонье по соседству с Белозерским уездом… В то же время из Вологды также идут жалобы на грабежи литовских и воровских шаек, которые, как известно, главным образом составлялись из казаков… Ясно, что в таких шайках участвовали многие сподвижники Илейки, которые разносили его память и, вероятно, складывали о нем песни. Вообще в Северной России потом долго, дольше, чем в других краях, жили воспоминания о литовском и казацком разорении Смутной эпохи; а, следовательно, имена выдававшихся казацких атаманов той эпохи могли хорошо сохраниться в местном населении». {443} Так Илья «Муравленин»-«Моровлин» стал «Муромцем», «старым казаком», а в XVII веке, с подачи казаков, появились и былины об Илье Муромце, плавающем на Соколе-корабле со Степаном Разиным и Ермаком по «Хвалынскому» (Каспийскому) морю и т. д. В этом былинном сюжете об Илье Муромце, наводящем на Хвалынском море страх на «горских татар с калмыками», Иловайскому виделось явное указание на исторического Илейку Муромца, действительно побывавшего на Каспии и участвовавшего в походе против горских племен. {444}

Разумеется, в остальном самозванец Илейка Муромец мало похож на былинного Илью Муромца. Но и этому несходству можно было найти объяснение: ведь «народные (собственно простонародные) симпатии и представления нельзя рассматривать с точки зрения настоящего образованного класса. Напротив, демократические тенденции этого самозванца, его свирепствование против бояр и дворян и вообще роль недюжинного казацкого атамана могли вполне возбудить симпатии простонародья, так же как их возбудили разбойничьи деяния Стеньки Разина, который сделался популярным героем народных песен не только по причине своей удали, но и потому, что с его лицом как бы связывался протест черного люда против боярского и дворянского гнета или вообще против высших классов». {445} Ну а если сюда еще добавить и ссылку Ивана Болотникова в Каргополь, то может показаться, что история распространения на Русском Севере сказаний об Илейке Муромце и их «напластования» на былины про Илью Муравленина-Моровлина вполне выяснена. То, что сказания складывались про Илейку Муромца, а не про царевича Петра, удивлять не должно. Правительство Василия Шуйского, рассылая по городам грамоты, содержащие протокол допроса Илейки после сдачи Тулы, вполне преуспело в деле его разоблачения и, одновременно, популяризации.

Версию Д. И. Иловайского с определенными оговорками поддержал В. Ф. Миллер. {446} Исследователь заметил, что «Илья Муромец в былинах иногда носит в точной форме обычное в казацкой среде имя лжецаревича Петра, т. е. Илейки, причем былинный носитель этого имени по выходкам напоминает казацкого Самозванца: ругает князя, княгиню и бояр, пьянствует», {447} а еще якшается с «голями», сшибает маковки с церквей. Наконец, «отношение Ильи к женщине, случайная связь с ней, иногда после боя, отзывается казацким взглядом на такие отношения». {448} Да и в текстах о Соколе-корабле действительно можно разглядеть в «молодом», роскошно одетом хозяине Сокола-корабля Илье Муромце «отголосок молодого самозванца Илейки Муромца». {449} В общем, «ввиду типичных казацких черт, которые наблюдаются в некоторых проявлениях характера Ильи», Миллер склонялся «к мысли, что любимый русский богатырь стал казаком в тот период, когда его личностью овладели казаки, сделали его своим собратом и защитником голи кабацкой, т. е. в период казацкого брожения в Смутное время». {450} Всеволод Федорович даже как-то подсчитал, что из 201 былины, в которых фигурирует Илья Муромец, эпитет «казак» применительно к нему употребляется в 132, то есть в двух третях случаев.

Несомненно, фигура Лжепетра — Илейки Муромца вошла в народный фольклор. Примером тут может служить «старина» «Князь Карамышевский», представляющая собой некое переходное произведение — между былиной и исторической песней. {451} Содержание ее сводится к следующему. Некогда жил да был «славный князь да Карамышевской» на берегу Вятлы-реки. И вот ездил он по реке и выбирал «место да любимое», наконец выбрал и заплатил за него всего 500 рублей — дешево. Ему тут же другие покупатели стали сулить за это «место» тысячу, но князь его не продал. На радостях Иван Карамышевский закатил почестный пир для князей, бояр и для всех «гостей да званыих браныих». Среди прочих заявился на пир и «Илья да кум же темный», «темный розбойничёк» со своей «дружинушкой хороброю» — с Гришкой и Олешкой Баскаковым. Во время пира все, как полагается, едят-пьют-кушают, белую лебедушку рушают. Один лишь Илья «кум темный» не ест, не пьет, не кушает и не рушает. Князь Иван, в манере Владимира-князя, пройдя по палатам белокаменным, спрашивает у Ильи о причинах его мрачного настроения. Тот отвечает, что причин, в общем, никаких нет — просто настроение не то. Тогда хлебосольный хозяин, уже пребывающий в сильном подпитии, заявляет опасному гостю: